День Матери Поздравление В Прозе Маме От Сына

В этой клетке везут двоих заключенных женщин-убийц куда то в Россию на место преступления. На “инкрустированной” железом лавке, по-турецки поджав ноги, сидела молодая женщина. Никакого сходства с бомжовками или авторитетами, находящимися на Дубовском централе. Зэчки одеты в одинаковые, довольно дорогие, спортивные костюмы. Та, которая курила, как бы встряхнулась и посмотрела на Нину. Белесые, равнодушные, они смотрели словно из могилы. — Привет, девчата, — бесхитростно говорит Золотоножка. — О-о-о-о-о, чай э-э-это хорошо… — сказала та, что сидела словно на сеансе медитации. Эти двое были залетными птицами из уже совершенно чужой страны.

Крепкий цейлонский чай и внушительная глыба халвы с арахисом развязали языки.

Когда Золотоножка упомянула о недавней резне и о коксунских беспределыцицах, латышки заинтересовались. А когда Нина упомянула о Мери, одна из них цепкими пальцами схватила ее за плечо. Вот ее дневники, а это, — Нина показала чертеж, — она сделала своей рукой. Мы с Мери сидели на “Крестах” и оттуда вместе освобождались.

Женщина действительно хорошо знала Мери, как по заключению, так и по вольной жизни.

Вторая латышка подошла к ней и что-то сказала на непонятном для Нины языке.

Олэ резко ответила и неожиданно толкнула ее в Поздравление На День Матери В Прозе Для Всех грудь.

Как бы ощутив напряжение Золотоножки, Олэ перешла на русский.

Золотоножка деликатно молчала, но о чем шел спор уже начала догадываться. Взгляды, которые во время спора латышки бросали на нее, кое о чем говорили. — В общем, Нина, мы латышские снайперы, участвовали в Чеченской войне. Нас также обвиняют в Приднестровской бойне, поэтому держат на Украине. Вчера начальник конвоя нам заплатил по 100 баксов, чтоб тебя убить. “Прав был Владимир Мультян, — подумала Золотоножка, — ее таинственный враг переступил последний рубеж, нанял тюремных киллеров”. Когда на станции заключенных женщин из вагона перегоняли в черное нутро “автозака”, Олэ бросила спичечный коробок под ноги вертлявому седому человечку — начальнику конвоя: — Держи, капитан, обратно свои баксы. Этот случай помог Никифоровой Нине по-другому оценить ход событий и свое пребывание в тюрьме. Она поняла, что ее любит и ей покровительствует та сила, которую в народе уже тысячи лет люди называют Богом. Именно такой, фундаментальной, картой у Димы Никифорова была его жена Нина.

Вот и в день ареста Нины с утра Дима получил диплом инженера газового хозяйства, а во второй половине дня шок — арестовали жену.

Но молодой человек, воспитанный в армейском духе, не растерялся. Откуда было знать бывшему офицеру, воспитанному в благодушной армейской среде, о кознях и крючкотворстве “тайной канцелярии”. Ведь еще в царские времена благородное офицерство не находило и не желало находить общий язык с ребятами в полицейских мундирах. Времена изменились, но отношения между этими двумя категориями людей остались прежние. Как говорится в старом, избитом анекдоте: “мая твая не панимает”. Прокурор, которого Дима Никифоров пылко убеждал в невиновности супруги, наиграно вздыхал и обещал разобраться.

Следователь загадочно улыбался и также обещал разобраться, а продажные друзья призывали залить горе водкой.

Но Дима Никифоров понимал, что заливать беду водкой — это удел слабых. Через пару дней, когда он убедился в бездействии местных властей, молодой человек отправился в прокуратуру города Киева. Но киевские бюрократы ничем не лучше, чем областные и районные.

Опять же заверение на словах во всем разобраться, а на деле обычное равнодушие. Возвратившись из Киева, Дима Никифоров убедился, что на этом его беды не закончились. Имея диплом редкого, престижного вуза, он представлял потенциальную угрозу для людей, работающих по его профилю.

Перспективного инженера Никифорова переводят в отдаленный райцентр Ильинцы на аналогичную должность. Вырисовывается такой себе Бермудский треугольник — Жмеринка, Дубовка, Ильинцы. Жизнь Димы становится наподобие жизни коммивояжера, который постоянно в дороге.

Но что больше всего доставало Диму Никифорова, так это лицемерие и подлость большинства окружающих его людей. Вокруг него только и звучало: — Ой, да неужели Нину посадили?

Подлецы вели себя несколько иначе: — Что ж теперь тебе, Дима, стать монахом!? Но Дима Никифоров все эти напутствия пропускал мимо ушей.

Кое-что в этой коварной и прекрасной жизни бывший офицер, а нынче главный инженер газового хозяйства одного из райцентров Винницкой области, уже успел понять: “праздник закончился, пришли испытания, через которые он должен с честью пройти”. Обостренный слух поначалу уловил отдаленный писк мышей. Мягкий, шевелящийся комок с верхнего яруса свалился на лоб и мгновенно исчез.

Взволнованная Нина села на железную койку, чувствуя, что ей уже не уснуть.

Впрочем, огромные черные тараканы в камерах не гости, а, скорее, хозяева.

Их в самом прямом смысле уважают, понимая, что эти насекомые символ терпимости и неприхотливости, как и люди, находящиеся в неволе. Насекомое подползло к ноге Нины и, словно желая что-то сказать, встало на задние лапки. Нина погладила пальцем черную глянцевую спинку совершенно не пугливого насекомого. — Что хочешь сказать, парнишка, я внимательно тебя слушаю.

Усатый сверкнул бусинкой глаза, покачал головкой со стороны в сторону и с достоинством куда-то пополз. — Старые зэчки говорили камерные тараканы приносят только хорошую весть.” Удивительно. Народ после отбоя до утра режется в карты, передвигает нарды и шашки. Возбужденная Нина проследила, как таракан подполз к щели возле умывальника и, что опять поразило женщину, медленно развернулся в ее сторону, и словно прощаясь, встал на задние лапки.

“Господи, хоть бы плохое не случилось,” — подумала Нина, но опять вспомнила зэковское поверье — камерные тараканы приносят только добрую весть. Откуда-то с верхней нары раздался голос: — Золотоножка, ты закурила. Заключенная спрыгнула с верхнего “этажа” и пошла на парашу. — Не собираюсь я начинать курить, — сказала Нина, — просто нервишки сегодня сдают. Расскажи она о мышах и тараканах, — в ее ауру полетели бы дополнительные камни. Ведь до конца никогда не знаешь, какие люди тебя окружают. Нина с отвращением съела постную жижу, после чего выпила крутого чая из лучших цейлонских сортов. Показался в сопровождении охраны заместитель начальника тюрьмы. Прозвучали знакомые для всех слова: — Никифорова, на выход с вещами! Уже на коридоре заместитель начальника сказал ей невзначай: — Идешь на волю, Никифорова, почему не радуешься? Нервная система, которая напрягалась тысячи раз, реагировать отказалась. Нина посмотрела в глаза майора сонными глазами и по-детски спросила.

Это “честно” было для видевшего виды майора столь неожиданным, что он рассмеялся. Пошли в камеру хранения, получишь вещички и кати в свою Жмеринку. Затем майор доверительно положил ей руку на плечо и добавил: — Таких как ты, Нина, на моей памяти еще не было. Мой тебе совет — держись на свободе от гнилых людей подальше.

Запомни, чем человек выше рангом, тем он в моральном смысле гнилее. Ну да ладно об этом, — майор улыбнулся и залихватски щелкнул пальцами. — Там за тобой муж приехал с родственниками, адвокат.

Измочаленные нервы по-прежнему баррикадировали приход радости. Отсутствующими движениями она одевала на себя вольное платье, замшевый пиджак, туфли.

Когда она надела привычную одежду, в организме возник странный комплекс неполноценности. — Что, Нина, — встревожено спросил майор, — чего то из вещей не хватает? Два моих перстня остались у начальника тюрьмы!” — Все в порядке, майор, — ответила Нина. — Передайте начальнику тюрьмы, что я на днях к нему заеду с презентом.

И вам, кстати, майор, также привезу отличный коньяк.

За стеной Дубовского централа, на уже свободной территории, возле сверкающего лаком Мерседеса, Нину Никифорову ожидала группа родных людей.

Неровным шагом Нина подошла к сыну с невесткой и молча взяла на руки Юлю.

Глаза девочки смотрели куда-то в голубое небо, а лицо выражало безмятежное спокойствие. Внезапно Юля перевела взгляд на лицо бабушки и заливисто рассмеялась.

Этот живой детский смех, словно растопил глыбу льда в измотанной душе Нины.

Нина поцеловала внучку и подняла над головой: — Расти большой, моя радость, пусть твоя жизнь будет счастливой и долгой! Неподалеку от тюрьмы, в метрах сорока, стоял Джип с затемненными окнами. Двое мужчин со специфическими лицами рыцарей меча и кинжала наблюдали праздник Нины Золотоножки. — Ну что ж, Герман Фридрихович, будем надеяться, что Мария Богуславская перед смертью рассказала Никифоровой где спрятаны картины. Обладатель такого же мощного подбородка, Герман Фридрихович заметил: — Зэчки рассказывали, они в Поздравление Маме На День Матери В Прозе Коротко камере делали какие-то рисунки.

Я приказал нашему человеку в централе ее на выходе обыскать, но старый мудак Маркушин его в смену не поставил. Теперь с паршивой перестройкой шмоны по выходу отменили. Но Жмеринка маленький городишко, воровство на квартире Золотоножки вызовет резонанс. — Конечно, вызовет, если ты пошлешь громил с убойного отдела. Сама Никифорова не поймет, что у нее на квартире побывали гости. В крайнем случае, если у нее тайник в “голове”, поедем за ней не только в Россию, но и на край света. Эти две картины на аукционе в Швейцарии потянут на миллионов 20. Недавно японец купил всего одну картину Гогена за 40 миллионов зелени.

— Продать будет тяжело, — бросил Герман Фридрихович. Есть масса полотен величайших художников мира, о которых никто не знает. Они хранятся в частных коллекциях фанатиков миллионеров, миллиардеров и Бог знает кого. Как говорится, “только свисни!” Лишь бы картины у нас были. — Но свистеть нужно тихо, — заметил Герман Фридрихович. Змеиная улыбка на массивном лице обозначилась еще ярче. Открылся тонкогубый рот, показался кончик языка напоминающий жало: — Ш-ш-ш-то-ж, Герман Фридрихович, здесь вы, пожалуй, правы. С утра до вечера кухонный стол ломился от яств, а стулья от худых и толстых задниц многочисленных посетителей. Умиротворенная Нина принимала всех — и врагов и друзей.

А по ночам доставалось огромной, двуспальной кровати. Организм, привыкший к стабильной жизни на свободе, но однажды попавший в экстремальные условия требовал компенсации. Нина могла часами играться с жизнерадостной, веселой внучкой ни на секунду не переставая смеяться.

Золотоножку смешило буквально все: подвыпивший милиционер, идущий на ковер к начальнику, близ находящейся линейной милиции, Ивану Бучинскому. Толстая проводница, вытирающая жирные пальцы о полы форменного мундира. Малыш, с визгом требующий у мамы порцию мороженого. Ей хотелось жить, радоваться этому ярко-жёлтому дню, и багровому вечером солнышку.

С внучкой на коленях до поздней ночи она сидела во дворе и любовалась желто-белым диском в черном небе загадочной луны.

Говорят, для адаптации человеку после тюрьмы необходимо минимум полгода времени. Великое творение Бога — человеческий организм — имеет свойство восстанавливаться быстрее, чем происходит его разрушение в неволе. Иногда по вечерам Золотоножка просматривала свой архив, который ей удалось вынести из Дубовского централа.

Каждый свой стих, каждая строчка из дневника, теперь ее удивляла. Казалось невероятным, что все зафиксированное в дневниках пережила именно она — маленькая женщина с благодушной улыбкой. С одной стороны непреодолимо хотелось увидеть тайник и найти брата Мери, с другой — боязно опять окунуться в криминальный мир. Как-то, валяясь на диване, Нина увидела по телевизору утонченное лицо итальянского аристократа. Затем ее слух уловил слова переводчика, от которых ей стало жарко. “Вот уже больше ста лет ведется поиск двух украденных полотен Рембрандта — это картины “КАРТОЧНАЯ ИГРА” и “ДЕМОН СОБЛАЗНЯЕТ ВЛАСТЕЛИНА”. Цена полотен измеряется десятками миллионов фунтов стерлингов. Сердце Золотоножке подсказывало, что именно эти картины хранятся в Гатчинском тайнике. Даже мысли, а не только обладание большими деньгами, обостряют чувство опасности. Как-то подсознательно Золотоножка ощутила, что за домом следят. По ночам возле дома слышались приглушенные шаги, из коридора порой долетал непонятный скрежет.