Фон Для Поздравления Учителей На Последний Звонок

Я могла забыть три, ну от силы четыре, самое большее пять блюд, но остальное я все перечислила. Они сидели за столом, эти старички и старушки из богадельни, и терпеливо ждали, пока всё принесут. При виде каждого нового блюда их глаза разгорались все сильнее.

Наконец Эмиль пригласил их: И они принялись уплетать угощение так, что только за ушами трещало.

Альфред, Эмиль и маленькая Ида тоже сидели за столом. Она все думала, уж не новая ли это проделка Эмиля, на самом деле. Она вдруг вспомнила: ой, и верно, ведь завтра утром к ним в Каттхульт на третий день праздника приедут в гости родственники из Ингаторпа!

А тут вся праздничная еда исчезала прямо на глазах!

Она слышала, как за столом хрустели, грызли, причмокивали и глотали.

Казалось, стая хищных зверей набросилась на миски, блюда и подносы.

Маленькая Ида понимала, что так жадно едят лишь изголодавшиеся люди, но это все равно было ужасно. Она дернула Эмиля за рукав и зашептала ему на ухо, чтобы никто не услышал: — Ты уверен, что опять не напроказничал? Вспомни-ка, ведь завтра к нам приедут гости из Ингаторпа! — Куда лучше, если еда достанется тому, кому она и вправду нужна. Но все же он немного испугался, так как, судя по всему, к концу пиршества не останется и полпальта.

То, чего гости не могли съесть, они распихивали по карманам и сумам, блюда и миски опустошались в мгновение ока.

— Ну вот, я слопал грудинку, — вымолвил Калле-Лопата, дожевывая последний кусочек. — А я слопала селедочный салат, — сказала Пройдоха-Фия. Они говорили «слопал», «слопала», и это значило, что они съели все до крошки и что на блюде было пусто. — Теперь мы слопали все дочиста, — сказал в конце концов Придурок-Никлас, и правдивее этих слов он никогда в жизни не произносил. Вот почему это пиршество прославилось на долгие времена как «великое опустошение Каттхульта», и о нем, к твоему сведению, долго не прекращались толки как в Лённеберге, так и в других приходах. Лишь одно блюдо оставалось нетронутым — целиком запеченный молочный поросенок. Он лежал на столе и печально глядел своими сахарными квадратиками вместо глаз. Поросенок похож на крошечное привидение, — сказала Пройдоха-Фия. Ни разу в жизни не пришлось ей видеть запеченного целиком молочного поросенка, да и другим беднякам тоже не выпадало такого случая. Поэтому-то и оробели они перед ним и даже не дотронулись до него. — спросил Калле-Лопата, когда все блюда были уже пусты. И тогда Эмиль ответил, что на всем хуторе уцелела лишь одна колбаска, да и та насажена на колышек, который торчит из его волчьей ямы. Там она и останется как приманка для волка, которого он с нетерпением ждет, поэтому ни Калле и никто другой ее не получит.

Она растерянно поглядела по сторонам, и взгляд ее остановился на поросенке. — Ладно, пусть ей будет поросенок, — со вздохом согласился Эмиль. Тут бедняков так разморило от еды, что они не могли шевельнуться, а дотащиться до своей лачуги у них просто не хватило бы сил. На хуторе были дровни — длинные и вместительные сани. На них можно было увезти сколько угодно стариков и старушек, даже отяжелевших после такого угощения. В небе светила луна, а вокруг лежал пушистый, только что выпавший снег. Стояла мягкая зимняя погода — чудесная пора для катания на санках. Эмиль и Альфред заботливо рассадили гостей на дровнях.

Спереди восседала Виберша с поросенком, затем по порядку все остальные, а сзади — Ида, Эмиль и Альфред. Ветер Поздравления Для Учителя Химии На Последний Звонок свистел в ушах, и старички и старушки кричали от восторга — уже так давно они не катались на санках! Лишь один поросенок молча несся, как привидение, в лунной ночи на руках у старой бабки и таращил немигающие глаза.

Я хотела бы, чтобы ты ее увидел, когда она возвращалась домой после прогулки за сырными лепешками в Скорпхульт!

Вот она в серой шерстяной шали, толстая и довольная, подходит к дому, достает ключ, вставляет его в замочную скважину и посмеивается при мысли, что сейчас увидит своих покорных и запуганных бедняков.

В самом-то деле, должны же они наконец уразуметь, что хозяйка здесь она — одна над всеми! Она поворачивает ключ, переступает порог и входит в сени… но почему такая тишина?

Спят они, что ли, или сидят и смотрят хмуро исподлобья? Луна заглядывает в окно и освещает все углы дома, но почему же ни одной живой души не видно? Тут ее пробирает дрожь, она вся дрожит как осиновый лист: еще никогда в жизни ей не было так страшно. Несчастная, обманом отняла она у них колбасу, пальты, табак, и теперь ангелы Божьи унесли их туда, где живется лучше, чем в богадельне. Он доносится из постели, где под одеялом лежит жалкая маленькая старушка. Она снова загонит домой своих стариков, чтоб все было шито-крыто и никто в Лённеберге не болтал бы лишнего.

Она видит, как сверкают в кухне огоньки, будто там зажжено множество свечей. И вдруг ей становится стыдно, и она не решается войти в дом. Сперва она хочет заглянуть в окно и удостовериться, вправду ли там пируют ее бедняки. Но для этого нужен ящик или другая подставка, чтобы забраться повыше. Старостиха идет к столярной в надежде увидеть что-нибудь подходящее. На чистом снегу, освещенный луной, стоит колышек, а на нем небольшая колбаска, начиненная картошкой. Правда, сейчас старостиха так сыта, что чуть не лопается. Но вскоре ей снова захочется подкрепиться, и надо быть последней дурехой, чтобы колбаска зря пропала на морозе, думает она. Вот так ловили волков в Смоланде в стародавние времена. В тот самый миг, в ту самую минуту, когда Командорша провалилась в волчью яму, праздник в Каттхульте закончился.

Старички и старушки высыпали на двор и уселись в сани, чтобы ехать домой. Она, видимо, надеялась, что как-нибудь выкарабкается сама.

А бедняки вихрем скатились с холма, и когда они подъехали к своей лачуге, то дверь — вот чудо — оказалась открытой. Они тотчас, шатаясь, вошли в дом и сразу повалились на постели, разморенные едой и катанием на санях, счастливые впервые за долгие-долгие годы. Обратно в Каттхульт Эмиль, Альфред и маленькая Ида возвращались при свете луны. В небе мерцали звезды, Эмиль и Альфред тащили дровни, а Иде позволили сесть в них и ехать в гору по отлогому склону, ведь Ида была совсем маленькой. Если тебе случалось лунной ночью ехать на санях по такой вот зимней дороге в Лённебергской округе, ты знаешь, какая там стоит дивная тишина — будто вся земля заснула и спит беспробудным сном. Представляешь, как жутко средь полного безмолвия и тишины услышать кошмарнейший вой. Так вот, Эмиль, Альфред и Ида, ничего не подозревая, взбирались со своими санями на последний холм, как вдруг из волчьей ямы донеслось завывание, от которого у кого угодно застыла бы кровь в жилах. Чем ближе они подходили к дому, тем отчаяннее становился вой. Эхо разносило его по всему хутору, и казалось, что лес вокруг полон волков и что они отзываются на жалобный вопль плененного собрата. Они замерли на месте, освещенные лунным светом, и прислушались. Может, не так уж плохо, что старостиха угодила в яму? Не мешает проучить ее как следует, чтобы она подобрела и чтобы злости в ней поубавилось. Втроем они стояли на краю ямы и смотрели вниз на старостиху, которая в своей серой шерстяной шали и впрямь походила на волчицу.

— Злобная старая волчица, получеловек-полуволчица — вот кто это, и опаснее ее на свете зверя нет! — Не стреляй, Эмиль, миленький, неужто ты не узнаешь меня?!

— завопила Командорша, до смерти испугавшись, как только Эмиль заговорил про ружье. Она ведь не знала, что у Эмиля было только игрушечное ружье, которое ему смастерил Альфред. Тогда старостиха заорала: — Вы что, ослепли, что ли, это же я свалилась в яму! — Нет, куда там, да и, к счастью, тетку ее тетки тоже, — выпалил Эмиль. — Иначе яма была бы битком набита старыми волчицами-оборотнями.

Тут уж Командорша заголосила что было мочи, а потом, всхлипывая, забормотала: — Вот злодеи, вот уж злодеи-то! — Да, ясное дело, любит, — ответил Альфред, — только у нас ни одного пальта нет. — He-а, во всем Смоланде не осталось больше ни единого пальта, — подтвердил Эмиль. Она поняла, что Эмиль узнал, как подло она обошлась с Дурнем-Юкке и другими бедняками.

Она так убивалась, что Эмилю стало жаль ее, потому что сердце у этого мальчика было золотое.

Но если хочешь, чтобы жизнь в богадельне стала лучше, так просто отпустить старостиху нельзя. — Послушай-ка, Альфред, — сказал он, — приглядись получше к волчице, по-моему, она чем-то похожа на Командоршу из богадельни, а? — Да Командорша будет почище всех смоландских оборотней, вместе взятых. — Ясное дело, волчицы-оборотни просто добрые по сравнению с ней. Все-таки интересно, кто в самом деле стащил ту колбаску из шкафа на чердаке? Неужто не видишь, что это Командорша, а никакой не оборотень! — Она похожа на волчицу-оборотня, только у той не может быть такой шали. Теперь, Альфред, надо помочь Командорше, тащи лестницу! Старостиха с громким плачем выбралась наверх и бросилась наутек, только пятки засверкали. Никогда в жизни ноги ее больше не будет в Каттхульте! Но прежде чем старостиха скрылась за холмом, она обернулась и крикнула: — Колбаску взяла я! Прости меня, Господи, но под Рождество я совсем запамятовала про это!

— Хорошо, что ей пришлось посидеть здесь часок и вспомнить про свои подлости, — сказал Эмиль. — Видать, не такая уж глупая выдумка эти волчьи ямы.

Командорша неслась вниз с холма во весь дух и порядком запыхалась, когда наконец добежала до богадельни. Все ее старички и старушки спали в своих завшивленных постелях, и Командорша ни за что на свете не рискнула бы теперь потревожить их сон. Она кралась по дому неслышно, словно призрак, чего никогда раньше не делала. Она пересчитала их, как овец: Дурень-Юкке, Калле-Лопата, Юхан-Грош, Придурок-Никлас, Пройдоха-Фия, Кубышка, Виберша и Блаженная Амалия — все были здесь, она всех их видела.

На столике возле постели Блаженной Амалии маячило… о ужас!

Конечно, привидение, хотя оно и было похоже на поросенка. А может, это оборотень стоял и глазел на нее своими жуткими белесыми глазами? Слишком много страхов выпало на долю Командорши за один день, и сердце ее не выдержало.