Открытка Путин Поздравляет Наталью С Днем Рождения

– Всё это так… – Оленька слушала Отца Димитрия, и ей казалось, что он видит её насквозь. – Ольга Семёновна, Оленька, все мы разные; но вы и я – мы особенно – должны верить в лучшее. Я, наверно, кажусь вам странной… Хочу говорить, а голос не слушается. Смятение ваше понятно и объяснимо… Вы только не стесняйтесь меня, пожалуйста. Человек, который стоял в двух шагах от неё, не поучал, не требовал, не критиковал… Он просто верил ей, и этого было достаточно. У нас конфеты вкусные есть… – Нет, спасибо, Ольга Семёновна!

– он улыбнулся и, помолчав немного, добавил: – Приходите на воскресную службу. Приду… Поговорила с вами, будто водицы чистой напилась. – Духовная зрелость – очень серьёзное понятие, Ольга Семёновна.

Многие священники достигают духовной зрелости только к концу жизни, а уж что говорить о мирянах… Благословив Оленьку, отец Димитрий ушёл. А она, находясь под особым впечатлением от этого простого чистого человека, весь оставшийся вечер пребывала в тихой радости. У самого её крыльца стоял служебный автомобиль главы, но Николая Ивановича рядом не было, Поздравление С Днем Рождения Путин Поздравляет не было почему-то и Александра Сергеевича. По доносившимся из кабинета директора голосам стало понятно, что оба они заняты чрезвычайно важным разговором… «Ну что ж, подождём», – подумала Оленька и с интересом стала всматриваться в многообразие цветущих астр, гладиолусов и георгинов, коих по воле Людмилы Ильиничны здесь было бесчисленное множество. В преддверии сентября солнце придавало этому буйству красок особый, торжественный вид… Мечтательной девушке, глядя на это имперское великолепие, можно было легко заплутать в своих романтических грёзах.

Через некоторое время на пороге школы показался Шаров, он мельком посмотрел на Ольгу Семёновну, буркнул приветствие и сел в машину. Поскольку ни директора, ни завуча пока не было, Оленька не рискнула присоединиться к Николаю Ивановичу, безошибочно угадав его настроение… Закончив свои дела, вышел из школы Александр Сергеевич – на хмуром лице имелся отпечаток трудного разговора с главой. Однако эта сосредоточенность, напряжённость мысли слетели, будто от дуновения ветра, когда взгляд его обратился в сторону Оленьки. Сам того не осознавая, он замер на месте и несколько мгновений изучал её лицо и нежно-голубое платье, подчёркивающее грациозность лёгкого тела.

Она была совсем другой, не такой, как вчера; её глаза ответствовали успокоенностью и тишиной… Он привычно ждал вызова, но вместо девической горделивости – заносчивости – была первая негаданная нежность открывающейся молодой женщины. – ломким голосом произнёс Александр Сергеевич, подойдя к Оленьке.

– Надеюсь, это действительно так, Александр Сергеевич… Доброе утро. Александр Сергеевич молчал, молчал и глядел на Оленьку так, как будто видел её впервые, глядел, не замечая своей прямоты, не понимая того, что откровенность его взгляда может смутить и испугать. – Александр Сергеевич, сколько времени будет длиться конференция?

– спросила Оленька, решившись прервать затянувшееся молчание. – Полтора часа… думаю… – Значит, к двенадцати мы вернёмся… В это время к машине подлетела запыхавшаяся Раиса Васильевна, виновато улыбаясь Николаю Ивановичу, она крикнула бойким голосом «Здравствуйте!», чем привела в чувство директора. Александр Сергеевич, деловито засуетившись, сказал, что нужно торопиться, так как к девяти ему надо обязательно быть в управлении образования, отдать какие-то важные бумаги.

В отсутствие Оленьки он бы нашёл, что ответить на резкость Шарова, но сейчас он не мог связать и двух слов: в голове всё смешалось.

Он почувствовал себя впечатлительным юнцом, не владеющим эмоциями, понял всю комичность ситуации и смутился от своих мыслей ещё больше.

По дороге от Чудного до Вознесенска никто не проронил ни слова: Николай Иванович размышлял о предстоящем разговоре с главой района, Александр Сергеевич находился в душевном смятении, Оленька думала о предстоящем мероприятии, а Раиса Васильевна молча мучилась от одной единственной мысли: выключила ли она перед уходом утюг.

Шаров, не церемонясь со своими подопечными, предложил всем организованно выйти у Дома культуры, в котором ровно в десять часов утра должна была начаться Августовская педагогическая конференция. До начала мероприятия был час, и потому Александр Сергеевич посоветовал своим очаровательным коллегам прогуляться по городскому парку или нагрянуть в уже открывшиеся магазины, а сам, памятуя о неотложном деле, направился в управление… Раиса Васильевна, не теряя времени, решила совершить рейд по торговым точкам, а Оленька устремилась в сторону парка, влекомая его сонной тишиной и прохладой. Она вошла под его сень так, как входят под Открытка Путин Поздравляет Олю С Днем Рождения своды старого замка – озираясь, рисуя в воображении невероятную историю места. Парк был когда-то частью дворянской резиденции… Его старые липовые и берёзовые аллеи, скрывая редких прохожих, соединялись и расходились причудливыми лабиринтами. Сквозь тёмно-зелёную кущу, которую уже кое-где коснулось дыхание осени, падали на землю жёлтые лучи, высвечивая бесформенными пятнами небольшие островки на тропинках и дорожках. Иногда солнечный луч выхватывал часть статуи и белый мрамор, на миг появляясь из зелёного плена, тут же в нём исчезал опять. Казалось, даже ветер был сродни этому былому великолепию, не утратившему, впрочем, своего очарования и по сей день… Сколько здесь прозвучало слов о любви, сколько невыразимой тоски отдано этим почти вековым деревьям… Не замечая долгих взглядов улыбающихся прохожих, не ведая времени, Оленька бродила по сплетениям дорожек и, поймав особый поэтический ритм, шептала народившиеся накануне строчки. Стихотворение в это утро, безусловно, приняло бы законченный вид, кабы не требовательный оклик Раисы Васильевны, сгубивший весь лирический настрой. Летящий медным звоном позывной сигнал вернул Ольгу Семёновну в действительность: – Оленька Семёновна, дружочек, я еле вас нашла! Нужно в срочном порядке бежать на регистрацию участников. А вы подумали об организаторах, ведущих конференции, наконец?

Им же нужно обязательно знать, присутствуют ли в зале те, кто должен выступать.

И потом, вам – молодым – следует объяснить, как, когда и где нужно появиться на сцене, чтобы было комильфо. – Раиса Васильевна, вот ради комильфо я безотлагательно готова следовать за вами! Через несколько минут Оленька была посвящена в тайны готовящейся церемонии торжественного приёма молодых учителей в ряды педагогических работников. Всех их, начинающих свой нелёгкий путь на ниве просвещения, посадили во втором ряду; по сценарию в определённый момент они, чинно шествуя друг за другом, должны были подняться на праздничную сцену, где их аплодисментами и цветами поприветствуют старшие коллеги. Как это обычно и бывает, программа конференции затянулась: выступающие взяв волю, проникновенно и убедительно вещали о передовых идеях политики государства в области образования, не без гордости делились педагогическим и управленческим опытом, подкрепляя его внушающими уважение статистическими данными и примерами. И всё это перемежалось бодрыми выступлениями юных певцов и танцоров, на которых сидящее в зрительном зале педагогическое сообщество смотрело умилительно, порой даже с восхищением… И вот наступила традиционная уже для августовских конференций церемония представления молодых учителей; под торжественные звуки фанфар на сцену стали подниматься вчерашние студенты педагогических вузов. Ведущие конференции по очереди называли их имена, кратко рассказывали о предстоящей педагогической стезе каждого.

Желали радости в работе, непреходящего вдохновения и, самое главное, любви учеников… После чего руководителям школ было предложено поздравить своих подопечных с началом профессиональной деятельности. Зал оживился: со всех его концов в волнительной суете – с цветами – спешили к сцене директора, среди которых был и Александр Сергеевич. Он подошёл к Оленьке и молча, в какой-то необъяснимой скованности вручил ей букет белых роз. Машинально, не задумываясь, она проговорила короткое «спасибо» и растерянно уставилась на белое облако в руках. Пускин, поймав этот её ошеломлённый взгляд, улыбнулся и, резко развернувшись, совсем по-юношески, метнулся со сцены, никого не замечая в этой своей счастливо-наивной радости. Всю обратную дорогу от Вознесенска до Чудного снова ехали в молчании. Оленька не могла вымолвить и слова, её прежняя словоохотливость сменилась робостью, внутренней сосредоточенностью. На лице её была растерянность, и вместе с тем оно как будто светилось предощущением счастья. Впрочем, предощущение счастья и есть счастье… Александр Сергеевич молчал, убеждённый в том, что Оленька – барышня далеко не глупая – без труда распознала в его плохо контролируемых эмоциях зарождающуюся симпатию.

Скажи ему кто-нибудь ещё вчера, что он сегодня будет глядеть с восторгом на эту заносчивую девчонку и радоваться её открытому взгляду, любому её случайному слову, обращённому к нему, – он, конечно бы, не поверил. В первом часу дня машина председателя лихо влетела на школьный дворик, и её пассажиры незамедлительно покинули салон, приняв громкие наставления Шарова. Пускин, пропустив мимо ушей этот словесный поток, обратился к своим коллегам: чинно поблагодарил их за участие в конференции и сказал, что они могут быть свободны – трудовой день закончен… Дома Оленька обнаружила, что поставить розы было некуда.

Перерыв шкафы на кухне, она нашла литровую банку, которая, увы, не годилась для большого букета цветов. В растерянности она присела за круглый стол и стала задумчиво смотреть на белые лепестки бутонов… В таком прекрасно-отрешённом виде её и застал Александр Сергеевич.

Он вошёл в общежитие, держа в руках большую хрустальную вазу. – Я подумал, что вам пригодится… – сказал он, осторожно поставив вазу на стол. Я как раз занималась поиском того, во что можно было бы поставить этот красивый букет. И не осознавал, что взгляд его может смутить… Или и того хуже – напугать. Но, как правило, человек, который ощущает прилив сердечной нежности, мало беспокоится о том, что думают о нём окружающие… Он просто не в состоянии здраво оценить ситуацию, поскольку в его глазах – объект восхищения. Оленька сидела за столом, освещённая косыми лучами дневного солнца, и белые розы дополняли её чистую красоту особым трогательным свечением.

И сделав над собой усилие, Пускин вышел из общежития, забыв попрощаться с Оленькой. Она же, не придав этому значения, поставила цветы в вазу, налила Солярке в миску молока и пошла в свою комнату.

Часа два она лежала на кровати с книгой, но не прочитала и пяти страниц.

Желания читать не было, хотелось думать о городском парке, о розах… Александр Сергеевич был сегодня особенно внимателен к ней, и ей это понравилось.

В голове было тесно всем этим нахлынувшим образам и новым чувствам. Душа требовала отдохновения… Простора… И Оленька решила прогуляться, благо свободного времени у неё было хоть отбавляй!

Куда ни глянь – нигде не была, ничего не знаю», – подумала она.

И направилась было к школьным воротам, но тут же услышала за спиной: – Милушка, а ты чья будешь-то?

Оленька оглянулась и увидела за школьным забором тучную старушку, сидевшую на табурете у старого дома.