Поздравить Знакомую Женщину С Днем Рождения Открыткой

Только посидела бы еще… — Мы еще с тобой посидим, Виталик. Он уже ничего не рассказывал о своих институтских делах. Он просто иногда бросал на нее взгляд, и она отвечала ему таким же нежным взглядом.

Когда они стали подходить к ее дому, она вдруг вспомнила про Фомичева и резко выдернула руку, которой держала Виталика под руку.

Тебе твоя бабушка, наверное, всякого про меня наговорила… — Мало ли что она говорила!

— крикнула Наташа, глотая слезы, и убежала в подъезд. Таким разительным контрастом казался ей сегодняшний вечер и то, что происходило у нее с Николаем. «Гадина, тварь, — она сжимала кулаки от захлестывающей ее ненависти.

— Убить тебя, подлеца, только убить, другого ты не заслуживаешь… Ножом тебя всего истыкать, нелюдь, нечисть…» Ей казалось, что у нее впереди нет ничего, она недостойна никакой другой жизни, кроме этой грязи, этого кошмара. Потом вспомнился Эдик, немногословный, резкий, его жаркие поцелуи, его яростные ласки.

Он накидывался на нее, будто это в последний раз и необходимо выпить ее до дна. Наверняка Вера Александровна предостерегла его от общения с ней, рассказала ему про то, что творилось в этой окаянной квартире. Но ведь он никак не отреагировал, даже, наоборот, стал таким нежным… Он не поверил бабушке, наверняка не поверил. А между ними не должно быть никакой лжи, между ними не может быть такого. Как она сейчас пойдет в эту конуру после такого чудесного вечера? Как она посмотрит на эту тварь, как будет дышать с ним одним воздухом? Как она будет смотреть на свою мать, которая ведь обо всем догадывается, но ничего не хочет сделать для нее, своей дочки, которую родила, кормила грудью, купала, водила за ручку в детсад и школу.

Для нее дороже покой, лишь бы все было тихо, шито-крыто, лишь бы этот зверь был доволен, лишь бы не бил ее. Наташа не могла идти домой, она чувствовала, что, если Николай взглянет на нее как-то не так, она возьмет любой тяжелый предмет и шарахнет его по огромной черной голове, да так, чтобы мозги брызнули на стену. Видимо, сидела долго, так как Виталика уже не было. Она бросилась к автомату и позвонила Ляльке Савченко. Она быстро побежала к метро и уже у метро увидела медленно бредущего Виталика. Он только теперь шел домой… Он так долго стоял у подъезда, все чего-то ожидая… Наташа замедлила шаг, ей не хотелось сегодня больше разговаривать с Виталиком. …Они часов до двух сидели на кухне у Ляльки, пили ликер «Амаретто» и трепались о чем попало. Мне нужен близкий человек, чтобы любил меня, чтобы дома было тихо и уютно, чтобы у нас были дети и чтобы мы никого не боялись.

Сейчас все приличные женихи либо бизнесмены, либо бандиты. Жить хорошо можно было и при социализме, и теперь можно жить. Если бы все были… — Такие… Добрые, умные… И не относились друг к другу, как одна бешеная собака к другой.

Человеку, в принципе, не так уж много для счастья надо. Хорошую квартиру, коттедж, иномарку, чтобы одеваться в дорогих магазинах, а не на барахолке, и чтобы весь день за прилавком не стоять. Вот у Эдика и «Мерседес» был, и квартира обставлена, и дачу он начал строить. — Я смотрю, — хитро улыбнулась Лялька, — у тебя кто-то новый появился. По глазам вижу… — Может быть, но сейчас рано об этом. А сейчас, знаешь что, давай спать укладываться, завтра на работу, вставать рано.

Ну как знаешь… Ты почаще приходи ко мне, так хорошо посидели… Матери Наташа в тот вечер не стала звонить, не подумав о том, что Вера Александровна позвонит внуку, а тот скажет, что проводил Наташу до подъезда, и в доме будет переполох. Она возненавидела свой дом так, как никогда раньше.

Мать, правда, утром позвонила в магазин, и ей сказали, что Наташа на месте.

Мощные ручищи были покрыты черным жестким волосом, рот зловеще щерился. — Не здесь же сидеть, на тебя смотреть, — вся напрягаясь, процедила Наташа. Ей казалось, сердце выпрыгнет из груди, до того оно стучало.

И ты со мной так не говори… В этот момент раздался телефонный звонок.

Если он только будет, следующий раз, — вздохнула Наташа.

Обязательно будет, — резко, непохоже на себя произнес Виталик. — Наташа положила трубку и увидела, что Вера Александровна строго и внимательно глядит на нее, стоя у своей двери.

— Добрый вечер, Вера Александровна, — улыбнулась Наташа. Наташа зашла в свою комнату, переоделась и легла на кровать.

Ей не хотелось выходить, не хотелось видеть Николая и мать, выяснять какие-то отношения.

Непонятные, противоречивые чувства охватывали ее Она чувствовала себя сильной, защищенной и в то же время ощущала себя порочной, грязной девкой. Настроение ее менялось каждую минуту, щеки раскраснелись, сердце билось учащенно. Наташа отложила в сторону вилку и странно поглядела на мать. — Мама, извини меня, ты ужин принесла для того, чтобы поговорить о твоем муже?

Если мы будем о нем разговаривать, я есть не смогу. Давай о нем вообще не говорить или уж как-нибудь на свежую голову. Я очень устала и ни о чем сейчас разговаривать не собираюсь. Люба открыла было рот, но Наташа резко вскочила с места. Отдыхай, — махнула рукой Люба, упорно не желавшая понимать, что происходит в их доме. Наташа машинально что-то отвечала покупателям, показывала им книги, старалась быть вежливой и внимательной.

Наконец раздался протяжный звонок, извещающий покупателей, что пора покидать магазин. …Когда Наташа после визита к следователю вернулась на работу, Лялька схватила ее под руку и зашептала: — Наташ, тебя чего, в убийстве, что ли, подозревают? Тут следователь приходил, длинный такой, все выспрашивал: где была с десяти до двенадцати, где обедала, не отлучалась ли куда. — Ты понимаешь, когда происходит убийство, проверяют всех, кто мог быть в квартире в это время, алиби, понимаешь, проверяют, есть ли у человека свидетели, что он был в момент убийства в другом месте. Сама с книгами работаешь, а детективы что, не читаешь?

— Не люблю про убийства и кровь, про разборки всякие. Я больше люблю что-нибудь про любовь, задушевное… — Слушай, Ляль, я сбегаю кофейку попью, ты еще поработай за меня. Голова болит, и погода такая мерзкая… — Хорошо, хорошо, иди… Выйдя из магазина, Наташа заметила Николаева, склонившегося над своим «жигуленком». Он что-то крутил в капоте, потом садился за руль, пытался завести машину, и все безуспешно. Она повернула за угол… …И вот подошел к концу рабочий день. Он оказался для Наташи хоть и неполным, да очень трудным, слишком многое в него вместилось. Допрос в управлении, подозрения матери и следователя и воспоминания, воспоминания, воспоминания… Тревожные, горькие… …Виталик звонил ей почти каждый день.

Порой в коридоре она ловила взгляд соседки, и этот взгляд обнадеживал ее. Старуха глядела на Наташу не только с обычным сочувствием, но и с некой теплотой.

— Ты знаешь, Наташа, — сказала она, — Виталик просто без ума от тебя. Мне даже его мать звонила, хоть мы о ней и не общаемся. Он забросил учебу, исхудал весь, все разговоры только о тебе.

— Но ты вроде бы как… извини, здесь все слышно, — пожала плечами старуха, — не хочешь с ним встречаться.

Ты уж, пожалуйста, найди время, скажи ему прямо, чтобы он не вбивал себе ничего в голову. Ему институт заканчивать надо, а он прямо сам не свой. — вдруг резко, прямо глядя старухе в глаза, спросила Наташа. А если я что-то там знаю, чего мне знать не надо, или по-старушечьи подозреваю, то он-то ничего не знает, кроме того, что любит тебя, а ты с ним не хочешь встречаться. — Наташа сделала непроизвольный шаг по направлению к ней. А утром восьмого Виталик уже был у них с огромным букетом гвоздик. Они стояли друг против друга, он с букетом, закрывавшим лицо, она, опустив руки, в домашнем халатике, без макияжа, Поздравить С Днем Рождения Женщину Александру Красивой Открыткой с зачесанными назад волосами, собранными в пучок. В его глазах Наташа читала такую нежность, что у нее замирало сердце.

Она взяла у него букет и крепко поцеловала в холодную щеку. Наташа долго наводила красоту, вертелась перед зеркалом, примеряла то одно, то другое.

Дверь в комнату Веры Александровны была закрыта, а в полутемном коридоре стоял Николай в майке и тренировочных штанах. — С праздником тебя, Наташ, — шепнул он, пытаясь дотронуться до ее руки.

Что же, придется тебе напомнить, — хитренько улыбнулся Николай. — Я-то в порядке, это ты совсем голову потеряла от своих кавалеров. То бандит, то студент, а старых друзей забываешь, — уверенно говорил Николай, паскудно улыбаясь. Я с твоим студентиком запросто могу потолковать и рассказать о тебе кое-что интересное. Ему, интеллигентику вшивому, все это очень даже понравится.

У Наташи от бешенства кровь прилила к вискам, но она старалась держать себя в руках.

— Жалко, я тогда Эдику ничего не сказала про тебя, он бы с тобой быстро разобрался. Твой Эдик червей кормит, а я вот, живой и здоровый. Сегодня живой… — Ух ты, ух ты, как защебетала… Ладно, кто-то идет, потом поговорим, будет еще время. Николай ушел к себе в комнату, а Наташа стояла в праздничном платье посреди коридора, с ног до головы облитая грязью.

Праздника уже не было были будни, Виталик оставался мечтой, Николай был страшной реальностью. — Она прошла к себе в комнату и вытерла слезы с глаз. Что-то надо было делать, так дальше продолжаться не могло… Что-то надо было делать… Прошел день неплохо. Они поехали к Виталику домой, пили шампанское, ели торт, болтали, слушали музыку. Наташа была весела, но иногда вспоминала утренний разговор и замирала, взгляд ее становился отрешенным, она сидела несколько минут молча, уставившись в одну точку. Так, задумалась… Но через некоторое время это опять повторялось. Потом они гуляли по Москве, замерзшие, пили кофе в кафетерии.

Мать с Толиком уехали к бабушке, и Николай оставался дома один. Не было и Веры Александровны, уехавшей в гости к старой подруге. — Николай всунул свою черную голову к ней в комнату, как только она вошла. — Николай шагнул в ее комнату, уверенно, по-хозяйски. Но Николай стоял, словно глыба, гнусно улыбался и не делал ни шагу. Наташа машинально стала искать глазами какой-нибудь тяжелый предмет, чтобы шарахнуть по этой ненавистной голове.