Поздравительные Открытки Женщине С Днем Рождения Ее Мужа

То, что я сразу пожаловалась на болезнь горла, как-то оправдало скованность нашей встречи. Посочувствовав мне, муж тут же сказал, чтоб я сразу же начинала лечиться. Ведь в ближайшие дни мне нужно ехать в Рязань за мамой: уже повелось отмечать ее именины в Борзовке.

На следующий день, превозмогая все еще сильную боль в горле, стала приводить в порядок комнаты, возиться на грядках, а с ягодами мне одной не справиться, займемся ими вместе с мамой!

А еще на следующий день Александр Исаевич съездил на машине в "Сеславино" и в Москву. В "Сеславине" у него назначена встреча с мастером, Сергеем Ивановичем. Наметили с ним, где именно Сергей Иванович возведет помост со столом и скамьями в глубине участка, чтоб и там, как в Борзовке, у Александра Исаевича было место для работы на свежем воздухе. Муж привез из Москвы к маминому 80-летию купленные в "Березке" рыбец, красную икру, консервированную ветчину, очень меня этим растрогав. Как только я почувствовала себя здоровой, съездила в Рязань за мамой.

Но тут же сказал о необходимости немедленно собирать черную смородину: осыпается! Мама должна была отдохнуть после поездки, а я - сготовить обед.

Мы сидели под ореховым деревом - в особенно любимом мною уголке нашего участка. Муж говорил, что весьма возможно, ему будет присуждена Нобелевская премия. Создается очень сложная ситуация: могут разрешить поехать в Швецию за ее получением, но могут не разрешить вернуться обратно. Ведь после исключения из Союза писателей ему фактически предложено выехать из Советского Союза. Согласна ли жить с нами за границей, если этой участи не избежать. Муж уверяет ее, что за границей мы будем богатыми людьми.

До этого пребывание мамино в Борзовке было для нее всегда очень приятным событием. Ее потянуло делать записи, которые я нашла, разбирая ее архив, уже после ее смерти. После обеда была общая беседа под Наташиным любимым ореховым деревом. Беседа положила тяжелый осадок, который, очевидно, ляжет в основу моего настроения.

" Весь следующий день мы с мамой собирали смородину. А под вечер, взяв с собою весь собран-ный урожай, переехали с ней из Борзовки в "Сеславино". И хотелось показать маме наше новое обиталище, да и варенье варить там было куда проще! Свои первые впечатления от "Сеславина" мама записала в своем дневнике: "В половине девятого вечера приехали в "Сеславино". Встретила нас чудесная собака (порода ньюфаундленд, из Канады), очень добродушная.

Комнаты рядом, службы - напротив - разделены коридором. У противоположной стены - сервант, тоже длинный, конторка, стулья.

Занавески на 2 стены и дверь - белые с современными крупными рисунками. Стены окрашены: у Сани - легкие желтые, у Наташи - бледно-розовые.

Делается пристройка к домику, где живут Саня и Наташа,- большая веранда с отоплением, которая будет соединяться коридором с большим домом. Как раз в тот наш приезд рылась траншея под фундамент для коридора.

Одним словом, все бы хорошо, если б не тяжесть на сердце. 3 августа, накануне маминых именин, мы с ней возвратились в Борзовку. И снова муж встретил нас так, как тогда, когда я приехала из Прибалтики. Я привыкла к тому, что в вечерние часы он занимался Далем, сидя на балкончике и повернувшись лицом к лесу, или гуляя под ним по плотно утоптанной его же шагами диагональной прямой тропинке и время от времени присаживался на дубовую скамью.

И только если в поселке лесников начинала визжать электропила - уходил в лес. На соседних дачах не звучало радио, и потому меня удивило желание мужа погулять в лесу. Все же я приняла бы это без особой тревоги, если бы не одна деталь. Александр Исаевич последнее время частенько упрекал меня в строптивости, хотя те, кто наблюдал нас вместе, удивлялись другому и даже советовали мне не быть такой уж послушной женой.

Я была на открытой веранде, когда он с сосредоточенным лицом прошел мимо. Он чуть-чуть повернул голову, но, ни голосом, ни взглядом, не ответив на мою вопросительную улыбку, молча пошел к калитке.

И следы этого хранит мой особый, свой собственный, личный дневник. Вот отрывки из него: "08.06.69 (по приезде из Москвы в Борзовку). После стольких людей, разговоров - сомнамбулический С. Заросший, без улыбки совсем не тот, от которого я уезжала. А он мне сказал, что я приехала упивающаяся собой (?).

У меня такое чувство, что я приехала на необитаемый остров. Не надо было уезжать!" Чувствую себя бесконечно одинокой. Вероятно, это отчаяние - из-за страшного контраста.

После того как многие жаждали меня видеть, со мной говорить - это самоуглубление. Пожалел, что Ростропович не едет: посмотрел бы, как жена готовит! "Зато у него жена на подмостках Большого театра!" А что толку. Выходит, что я нужна своему мужу более всего в качестве рабочей лошадки.

Неужели его писательство стало совсем несовместимо с людьми, даже самыми близкими? С теми, кто непрошенно вторгается в его вымышленный мир и разрушает его? Но для кого тогда все это пишется, если люди ему лишние. Вернулся Александр Исаевич из леса таким же отрешенным, каким ушел. Ведь завтра мамины именины, должны быть гости, приезд которых сюда являлся боль-шим событием! Неужели такая резкая перемена в настроении связана с приездом. Мы пригласили Теушей, которых он не видел почти пять лет.

Александр Исаевич не виделся с ними с весны 1966 года, когда ожидалось, что Теушей могут выслать после описанной мною ранее истории, тяжелой для Теушей, а для мужа - изменившей всю его судьбу в очень худую сторону. Особенно близка была мне Сусанна Лазаревнa, с которой я была наиболее откровенна из всех людей вообще, исключая моего мужа. То, что Александр Исаевич избегает видеться с Теушами, было моей постоянной душевной болью, И вот, пойдя наконец навстречу моим просьбам, муж согласился, чтобы я позвала их на мамины именины, на ее 80-летие. На следующее утро я должна ехать на машине на станцию, чтобы их встретить.

Вероятно, в тот вечер, накануне приезда Теушей, накануне маминого праздника, мне следовало сдержаться. Когда мама удалилась на ночь в нашу нижнюю комнату, я поднялась к мужу и спросила: - Скажи мне, что значит твое поведение? Александр Исаевич был очень раздражен, уходил от объяснения, твердя, что я должна терпеливо сносить его настроения.

Вконец расстроенная, я, не зайдя уже к маме, не взяв Поздравительные Открытки С Днем Рождения Женщине Ромашки оттуда постельных принадлежностей, повалилась на раскладушку на закрытой веранде нашей и так и осталась на ней до утра - в чем была, не раздеваясь. "Эти все мне за Борю!"- шептала я об оставленном мною пасынке.

Если что и предпринимать - то не сегодня же, в такой день. Как и каждое утро в Борзовке, спустилась в нашу купальню, прятавшуюся в гущине ив и ольхи, и окунулась в милую мелководную прохладную Истью. Когда шла из купальни, он сидел на большой нашей борзовской скамье.

Тебя всегда тревожил вопрос, где ты будешь похоронена. - Вот ты вовсю стараешься, чтобы мне угодить, а мне лучше, когда тебя нет. Видя мое отчаяние, муж раздосадованно признался: - Ты вырвала у меня еще не созревшее решение. Откуда взять силы сегодня не подать виду, что я в отчаянии. Когда сошлись к завтраку, муж преподнес маме авторучку, я - букет. После завтрака Александр Исаевич завел "Дениса" и я поехала в Нару. Перед приходом условленной электрички успела сделать необходимые продуктовые закупки. Пока была занята делом, гнала мысли, старалась думать только о том, что надо делать в данную минуту. Как я могу расстаться с человеком, который мне дороже жизни. Не он ли на юбилее каких-нибудь три месяца назад, 27 апреля этого года, когда отмечалось наше с ним двадцатипятилетие, предложил выпить за то, чтобы до гроба быть вместе. Я везу к нам дорогих наших давних друзей, чтобы они вновь увиделись, вновь стали близкими моему мужу после нескольких лет недомолвок. За рулем невольно всегда сосредоточиваешься, прочие мысли отступают.

И чем больше скорость, тем больше верится, что жизнь наладится, вопреки всему. Останавливаюсь, чтобы под мостом, из источника, набрать воду. По одну сторону шоссе, в низинке, - ряды дач; по другую, на возвышении, - деревня Рождество. Александр Исаевич вышел и сердечно приветствовал Теушей, будто и не было почти пятилетней разлуки. Вскоре мы сидели на нашей большой борзовской скамье. Сусанна Лазаревна, которая только что вместе со своим мужем была свидетельницей моей энергии, ловкости, спросила у Александра Исаевича: - Ну а кто напишет о Наталье Алексеевне. Мой муж оставил это без ответа, заговорив о другом. Теуши не могли не оценить той красоты, среди которой мы жили. "Не знаю, чем моя поляна хуже Ясной", - говорил муж не раз. Больше всего беседа касалась последних событий, связанных с писателем Солженицыным: опять же возможной Нобелевской премии, возможной вынужденной эмиграции.

Я очень старалась не подавать вида, как худо у меня на душе, но чуткая Сусанна Лазаревна все равно заметила. По дороге в Москву, сидя в вагоне электрички, она сказала мужу: "У них что-то очень плохо". Вениамин Львович пытался отнести это "плохо" за счет предстоящих возможных сложностей.

- Нет, - ответила Сусанна Лазаревна, - плохо между ними. Под вечер, войдя в дом, мама застала нас раздраженно спорящими. Я надеялась, что мамино присутствие сдержит Александра Исаевича. В тот миг, я чувствовала это, он не любил меня и думал, что так оно и есть.

Если бы сказал - закрепил бы это, как бы поставил печать. Этого "не люблю" я от него никогда не слышала и боялась услышать в недобрую минуту. Он свяжет себя, произнеся это, так же, как человек связывает себя словом "люблю". (Позже я прочту в одной работе Кобозева: "Можно разлюбить женщину, но нельзя разлюбить жену".) Я не помню дальнейшего разговора. После смерти мамы я прочитала обрывки его в ее дневнике, где она несколько раз возвращалась к 5 августа, тут же останавливая себя: "Ах, лучше не вспоминать это "5 августа", это страшное "5 августа. Мама вспоминала в записях отдельные фразы, брошенные мне мужем: "Твоя мама жила без мужа, почему ты не можешь"2, "Я что, тебя телеграммой вызывал?" Вторая фраза относилась к перевороту в нашей жизни в 1956 году. Мама тут же, в дневнике, ее комментирует: "Боже мой! Можно ли так говорить о тех святых чувствах, которые жили с ними?"3.

6 августа мама записала: "Состояние в доме напряженное".

7 августа мы с Саней пошли поговорить друг с другом в лес.

В числе другого я напомнила мужу, как ради возродившейся нашей любви, четырнадцать лет назад я оставила двоих пасынков - Сережу и Борю, которые признали меня матерью, а Боря - младший даже называл меня мамой.

Возможно, у меня были бы уже и внуки, мне было бы ради кого жить, о ком заботиться. Возвратившись к ним, я возвращаюсь к своему изначаль-ному состоянию, к тем, кто меня нянчил.

Мама в этот день запишет: "Была беседа Наташи и Сани.

Саня был мягок ко мне и нежен до конца дня с Наташей - очень внимателен". Но боль и тревога все же прочно обосновались в моей душе. Попивая валерьянку, я старалась как-то жить, забыться в работе.