Поздравительные Открытки К Новому Еврейскому Году

Мне уже было всё всё равно, лишь бы Мишка скорее прочитал мои мысли про пожар.

— Так, — сказал Мишка, чихая, кашляя и плача, — Теперь другое дело! Не знаю, может быть, Мишке стало и лучше, но, когда я сунул голову в дым и потом ещё глотнул его, мне сразу стало гораздо хуже.

Я тоже зачихал и закашлял, а по щекам у меня потекли «тройные слёзы» (одни из-за того, что дым ел глаза, другие оттого, что мне стало жалко нашу дачу, а третьи потому, что Мишка и после глотания дыма не прочитал ни одной моей мысли).

А дым над нами стоял уже как над морской эскадрой, и спину уже почему-то пекло.

Я хотел обернуться, посмотреть на дачу, а сам боюсь: вдруг она действительно горит?

А Мишка всё бормочет: — Сейчас узнаем, о чём он думает. — Не знаю, — кричу, — о чём ты, Мишка, думаешь, но я лично думаю о том, что дача наша уже горит и нам с тобой, Мишка, надо не дым читать, а тушить пожар! Потому что мой дым перепутался с твоим, и я не могу отличить свои мысли от твоих!

А все остальные, — кричу, — это твои, Мишка, мысли! И тут, вместо того чтобы сказать мне спасибо за помощь, Мишка вдруг как рассердится на меня. — Некоторые типы говорят слова, чтобы скрыть свои мысли, но эти штучки у них не пройдут!

К этому моменту я уже так наглотался дыма, и почувствовал себя так неважно, и так мне вдруг стало всё равно, что подумает обо мне Мишка, что я перестал помогать ему читать мои мысли. Я быстро обернулся, смотрю сквозь дым — все окна нашей дачи такие, как будто в комнатах кто-то проявляет пластинки при красном свете. Вероятно, мои мысли о пожаре если не Мишке, то кое-кому всё-таки удалось прочитать.

Потому что, когда я закричал, над нашей дачей остановился в воздухе вертолёт. А со стороны речки, преодолевая дымовую завесу, к берегу стал подруливать катер речной милиции. А в глубине дыма за оградой раздались громкие голоса и вой пожарной сирены.

Как мама и папа наткнулись на нас с Мишкой в чёрном тумане, из-за чего мама упала в обморок, что кричал командир пожарных, когда обнаружил дымовые шашки и не. обнаружил никакого пожара, и что после этого началось, как реагировали на всё это наши соседи, почему милиционер катера записал наш телефон, чем пригрозил брандмайор моему папе и как мы себя чувствовали всё это время — я рассказывать не буду! Всё, что я перечислил, мы с Мишкой перенесли мужественно и героически. Как и полагается всё переносить настоящим путешественникам. Только один раз наши ряды с Мишкой дрогнули и пришли в замешательство: это когда приехавший на «скорой помощи» врач установил у нас обоих отравление угарным газом, правда, не очень тяжёлое.

Достав две кислородные подушки, он заставил нас с Мишкой дышать кислородом.

Потом он заставил нюхать нашатырь, потом он заставил раздеться и растёр с ног до головы, потом хотел обложить нас грелками… Уж против чего, а против грелок Мишка просто взбунтовался. Мишка орал, что он нигде ещё не читал, чтобы путешественникам, которые читали дым и мысли с помощью дыма, давали после этого нюхать нашатырь и обкладывали грелками. — Во-первых, — сказал папа, — вы дым не читали, а вы просто его нюхали… Во-вторых, — сказал папа, — для того чтобы читать мысли на расстоянии, надо иметь не только расстояние, но и мысли… По-моему, папа хотел сказать нам с Мишкой ещё что-то «в-третьих», и «в-четвёртых», и Открытки К Новому Году С Поздравлениями Для Коллег «в-пятых», но доктор сказал, что нам с Мишкой необходимы тишина и полный покой. И мы с Мишкой остались одни в тишине и в полном покое. Если не считать нашего покашливания, то мы с Мишкой лежали молча. Судя по выражению Мишкиного лица, он опять обдумывал что-то просто невероятное. А я, убедившись, что Мишка ни с дымом, ни без дыма пока не может прочитать мои мысли, я, как всегда, но почему-то с ещё большим наслаждением, предался своим ничем не выдающимся размышлениям. Сначала я думал о Танечке с соседней дачи, потом о модной курточке на «молниях» и, наконец, о своих съеденных ботинках… Причём на этот раз я думал о них как-то по-новому, без тоски, что ли, и без грусти.

Я, например, думал: «Не так уж плохо, что ботинки съели, а как хорошо, что дача не сгорела…». А когда проснулся, было утро и Мишки в комнате уже не было. Тогда я сунул руку под подушку и, как в прошлый раз, обнаружил там записку. — писал Мишка, — Подготовка к отважным путешествиям продолжается… жди указаний.

— А у него действительно температура всегда тридцать шесть и девять? — Так, может, ему незаметно дать что-нибудь жаропонижающее. Там высились кучи дощатых ящиков, валялись бочки с налипшим на бурые бока укропом. В марте, когда с крыш сбросили снег, задний двор превратился в недоступную горную страну, которую с криком штурмовали альпинисты, отважные и драчливые. А в конце апреля задний двор превратился в громадную лужу. Девчонки- кидали в начерченные на тротуарах квадраты жестяные банки из-под гуталина, именуемые странным словом «Скетишь-бетишь», и без устали прыгали на одной ноге.

Мальчишки, вытирая на ходу носы, гонялись друг за другом по всем правилам новой воинственной игры— «Ромбы». И только Сима из четвёртого номера остался верен заднему двору.

Он выстругал из дощечек, отломанных от ящика, остроносые корабли. Приладил им клетчатые паруса из тетрадки по арифметику и пустил свой флот в далёкое плавание. Плывут корабли, садятся на известковые рифы, причаливают к кирпичным островам. А адмирал Сима бегает по узкой полоске суши у самой стенки дома.

Лужа глубокая, а башмаки… Заглянул на задний двор Кешка. Оглядел Симу с головы до ног, сказал, как говорят взрослые: — Сима, у тебя здоровье хлипкое, а ты вон вымок весь.

Подхватишь грипп — опять свалишься… Сима насупился. Один кораблик на суше лежит с поломанной мачтой; другой — к кирпичу приткнулся; третий — зацепился за что-то посреди лужи и медленно поворачивался на одном месте. — Это его гигантский кальмар щупальцами схватил… — Ой, Сима… Да это же гнилая стружка, в какую яблоки упаковывают.

— Сима сжал губы, нахмурил лоб и сказал убеждённо: — Нет, кальмар. А Открытки Поздравления К Новому Году Тигра это… — Он сплюнул в лужу и пошёл под арку, но на полпути передумал, вернулся. — Знаешь что, Сима, я всё-таки с тобой побуду, ладно? — Как хочешь, — ответил Сима равнодушно, взял дощечку и стал, как веслом, разгребать воду. Кораблик, приткнувшийся к кирпичу, закачался, задрал нос и поплыл дальше. Корабль, что в стружке запутался, подскакивал на волнах, но стружка держала его крепко. Лежат на спине, смотрят в глубокое, как Тихий океан, небо и молчат. Если прищуриться да ещё загородить глаза ладошкой, чтобы не видеть стен дома и сараев, то на самом деле кажется, будто лежишь на берегу спокойного утреннего моря. Сима обиделся, хотел уйти, но тут на заднем дворе появились двое: седой сутулый старик без шапки и кругленькая старушка с розовым лицом. Старушка посмотрела на лужу, сказала расстроенно: — Вот видишь. — Он кивнул на Симины корабли, — Ты вообще воды, кроме чая с лимоном, не признаёшь, а здесь дело тонкое… — Старик пошире расставил ноги, опёрся о толстую бугроватую палку. Слегка затуманенные, как талые льдинки, глаза его смотрели на Симин флот, на кирпичные острова, на известковые мели. Потом он поднял палку и показал ею на острые обломки, торчавшие из воды. Голое, дрянное место… А вон подальше, — старик наклонился вперёд, видишь, вроде проливчика, горловинка… Гибралтар будто. — Да, да… Ты, Катя, ступай домой, а я ковёр вот здесь на ящиках выколочу.

Старушка помогла мужу разложить ковёр на куче ящиков и ушла в подворотню. Он огляделся по сторонам, как мальчишка, который хочет созорничать, подошёл к луже.

Симин кораблик, поправил мачту, клетчатый парус и легонько пустил его на воду. Старик разгребал палкой воду, как это делал Сима, и, нагоняя кораблик, по луже катились волны. Сима вылез из ящика, взял своё пальто и подошёл к старику сзади. Думал, жена… — смущённо улыбнулся он и тронул всей пятернёй обкуренные усы. — Понимаешь, не любит она моря… хоть ты что… Это твой флот, что ли?

По щекам старика разошлись глубокие складки, плечи он выпрямил. — Нет, — покачал головой Сима, — это её гигантский кальмар схватил. Но старик ничего, не засмеялся, лишь озабоченно нахмурил лоб.

Против кашалота ни один кальмар не выстоит… Я, брат, на кашалотов охотился и на финвалов.

Нарвал называется… Бивень у него метра три длиной впереди из носа торчит. Шлюпку он, словно шилом, протыкает… — Будет тебе, будет. Старик покраснел, спрятал глаза в насупленных мохнатых бровях. Под аркой, прислонившись к стенке, стояла его жена. — Вымок-то весь, как утёнок… Пойдём, что ли, чаем напою с вареньем… с малиновым. Сима оглянулся на ящики, хотел, наверно, позвать Кешку, но Кешка запрятался поглубже, чтобы его не заметили. Когда двор опустел, он вылез из ящика, подошёл к луже. Кешке казалось, что он медленно плывёт ho волнам… Мелькают острова, потрескавшиеся от солнца. Что-то щекотное и тёплое подступало к Кешкиному горлу, как подступают слёзы, когда смотришь хороший кинофильм с хорошим концом.

Есть у каждого человека один замечательный день — день рождения. Мама всегда покупает астры, столько штук, сколько лет Кешке исполнилось.

Ставит их в вазочку и говорит: «Вот, Иннокентий, стал ты теперь на целый год старше. По крайней мере, он каждый раз говорил: «Ну вот сегодня я уж обязательно начну…».

На столе в вазочке девять белых пушистых цветков, завтрак и записка: «Дорогой мой, поздравляю тебя с днём рождения. Кешка быстро убрал постель, умылся, позавтракал, подмёл пол и помчался во двор.

Под водосточными трубами из щелей в асфальте торчит сухая пыльная трава.

Листья на старых корявых липах жёсткие и шершавые — скоро начнут желтеть. Мишка с Круглым Толиком сидят возле выросших за лето поленниц, похваляются, кто лучше провёл лето. — А у меня сегодня день рождения, — объявил им Кешка. Мишка схватил Кешку за уши, стал тянуть, приговаривая: — Расти большой, расти большой… Толик тоже немного потянул. Ей нужно было испечь пирог, приготовить для гостей всякие вкусные вещи. Кешка помогал ей изо всех сил: расставлял тарелки, резал сыр, колбасу, рыбу, раскладывал ножи и вилки. Он всё время прислушивался, когда же зазвонит звонок и войдут гости. По очереди пожали Кешке руку, сказали: «С днём тебя рождения» — и подарили Кешке большую коробку, завёрнутую в бумагу. Потом мужчина — сослуживец… И пошли один за другим мамины знакомые. Все улыбались, давали Кешке подарки, говорили: «Расти большой, слушайся маму». — справлялся Толик и шептал: — Чего-то есть охота… Посадили их за общий стол, даже дали по рюмке и налили в рюмки лимонад. » Потом они стали маму поздравлять, потом друг друга, потом каких-то своих общих знакомых. Белые астры, стоявшие посреди стола, перекочевали на подоконник. Толик, Кешка и Мишка пили лимонад, накладывали себе всякой еды, а когда наелись, полезли к столу с подарками.