Поздравление Ко Дню Рождения Сына Моей Подруги

Но вот он отметил отсутствующих и стал оглядывать класс, выбирать жертву. Дежурного не оказалось, и Харлампий Диогенович заставил самого старосту стирать с доски.

Пока тот стирал, Харлампий Диогенович внушал ему, что должен делать староста, когда нет дежурного. Я надеялся, что он расскажет по этому поводу какую-нибудь притчу из школьной жизни, или басню Эзопа, или что-нибудь из греческой мифологии. Но он ничего не стал рассказывать, потому что скрип сухой тряпки о доску был неприятен, и он ждал, чтобы староста скорей кончил своё нудное протирание. Но в это мгновение раскрылась дверь, и в дверях появилась докторша с медсестрой. — Нет, — сказал Харлампий Диогенович с вежливой враждебностью, чувствуя, что какое-то санитарное мероприятие может сорвать ему урок. Хотя наш класс был почти пятый «А», потому что он был пятый «Б», он так решительно сказал «нет», как будто между нами ничего общего не было и не могло быть. — Извините, — сказала докторша ещё раз и, почему-то помешкав, закрыла дверь. Я знал, что они собираются делать уколы против тифа. Об уколах заранее никогда не объявляли, чтобы никто не мог улизнуть или, притворившись больным, остаться дома. Уколов я не боялся, потому что мне делали массу уколов от малярии, а это самые противные из всех существующих уколов. И вот внезапная надежда, своим белоснежным халатом озарившая наш класс, исчезла. Два обстоятельства в какой-то мере оправдывали мою дерзость. Я сидел против двери, и меня часто посылали в учительскую за мелом или ещё за чем-нибудь. А потом, пятый «А» был в одном из флигелей при школьном дворе и докторша в самом деле могла запутаться, потому что она у нас бывала редко, постоянно она работала в первой школе. — Покажите, — сказал Харлампий Диогенович и слегка приподнял брови. Стараясь сдерживаться и не выдать своей радости, я выскочил из класса. Я догнал докторшу и медсестру ещё в коридоре нашего этажа и пошёл с ними.

Докторша улыбнулась так, как будто она не уколы делала, а раздавала конфеты. — Вам на следующем Поздравление Днем Рождения Сына Подруги Своими уроке, — сказала докторша, всё так же улыбаясь. — А мы уходим в музей на следующий урок, — сказал я несколько неожиданно для себя. Вообще-то у нас шли разговоры о том, чтобы организованно пойти в краеведческий музей и осмотреть там следы стоянки первобытного человека. Но учительница истории всё время откладывала наш поход, потому что директор боялся, что мы не сумеем пойти туда организованно. Дело в том, что в прошлом году один пацан из нашей школы стащил оттуда кинжал абхазского феодала, чтобы сбежать с ним на фронт. По этому поводу был большой шум, и директор решил, что всё получилось так потому, что класс пошёл в музей не в шеренгу по два, а гурьбой. Он не сразу взял кинжал, а сначала сунул его в солому, которой была покрыта Хижина Дореволюционного Бедняка. А потом, через несколько месяцев, когда всё успокоилось, он пришёл туда в пальто с прорезанной подкладкой и окончательно унёс кинжал. — Что вы, — сказал я, начиная волноваться, — мы собираемся во дворе и организованно пойдём в музей. — Да, организованно, — повторил я серьёзно, боясь, что она, как и директор, не поверит в нашу способность организованно сходить в музей.

— А что, Галочка, пойдём в пятый «Б», а то и в самом деле уйдут, — сказала доктор и остановилась. Мне всегда нравились такие чистенькие докторши в беленьких чепчиках и в беленьких халатах. — Но ведь нам сказали — сначала в пятый «А», — заупрямилась эта Галочка и строго посмотрела на меня. Видно было, что она всеми силами корчит из себя взрослую.

Я даже не посмотрел в её сторону, показывая, что никто и не думает считать её взрослой. — Какая разница, — сказала докторша и решительно повернулась.

— Я малярик, — сказал я, отстраняя личную заинтересованности — мне уколы делали тыщу раз. — Ну, малярик, веди нас, — сказала докторша, и мы пошли.

Убедившись, что они не передумают, я побежал вперёд, чтобы устранить связь между собой и их приходом. Когда я вошёл в класс, у доски стоял Шурик Авдеенко, и, хоть решение задачи в трёх действиях было написано на доске его красивым почерком, объяснить решение он не мог.

Вот он и стоял у доски с яростным и угрюмым лицом, как будто раньше знал, а теперь никак не может припомнить своей мысли. «Не бойся, Шурик, — думал я, — ты ничего не знаешь, а я тебя уже спас».

— Молодец, Алик, — сказал я тихо Комарову, — такую трудную задачу решил. Он опять наклонился над своей тетрадью и аккуратно положил руки на промокашку.

Но вот распахнулась дверь, и докторша вместе с этой Галочкой вошли в класс. Докторша сказала, что так, мол, и так, надо ребятам делать уколы. Если это необходимо именно сейчас, — сказал Харлампий Диогенович, мельком взглянув на меня, — я не могу возражать. Шурик положил мел и пошёл на место, продолжая делать вид.

Класс заволновался, но Харлампий Диогенович приподнял брови, и все притихли. Он положил в карман свой блокнотик, закрыл журнал и уступил место докторше. Доктор и девчонка раскрыли свои чемоданчики и стали раскладывать на столе баночки, бутылочки и враждебно сверкающие инструменты.

— сказала докторша, хищно высосав лекарство иглой и теперь держа эту иглу остриём кверху, чтобы лекарство не вылилось. Она это сказала весело, но никто не улыбнулся, все смотрели на иглу. — Будем вызывать по Поздравление С Днем Рождения Сына Подруги Стихи списку, — сказал Харлампий Диогенович, — потому что здесь сплошные герои.

— Авдеенко, — сказал Харлампий Диогенович и поднял голову. Докторша тоже улыбнулась, хотя и не понимала, почему мы смеёмся. Авдеенко подошёл к столу, длинный, нескладный, и по лицу его было видно, что он так и не решил, что лучше: получить двойку или идти первым на укол.

Он поднял рубаху и теперь стоял спиной к докторше, всё такой же нескладный и не решивший, что лучше. И потом, когда укол сделали, он не обрадовался, хотя теперь весь класс ему завидовал. И хотя он продолжал держать свои руки на промокашке, видно, это ему не помогало.

Я старался как-нибудь его расхрабрить, но ничего не получалось. — Я не могу отвернуться, — отвечал он затравленным шёпотом.

Главная боль, когда будут впускать лекарство, — подготавливал я его. — Я худой, — шептал он мне в ответ, едва шевеля белыми губами, — мне будет очень больно.

— Ничего, — отвечал я, — лишь бы в кость не попала иголка. — У меня одни кости, — отчаянно шептал он, — обязательно попадут.

— А ты расслабься, — говорил я ему, похлопывая его по спине, — тогда не попадут.

— Я и так слабый, — отвечал он, ничего не понимая, — я малокровный. — Худые не бывают малокровными, — строго возразил я ему. — Малокровными бывают малярики, потому что малярия сосёт кровь. У меня была хроническая малярия, и сколько доктора ни лечили, ничего не могли поделать с ней. К тому времени, как Алика вызвали, он был совсем готов. Теперь он стоял спиной к докторше, бледный, с остекленевшими глазами, и когда ему сделали укол, он внезапно побелел, как смерть, хотя, казалось, дальше бледнеть некуда. Он так побледнел, что на лице его выступили веснушки, как будто откуда-то выпрыгнули. На всякий случай я решил запомнить, что у него есть скрытые веснушки. Это могло пригодиться, хотя я и не знал пока, для чего. После укола он чуть не свалился, но докторша его удержала и посадила на стул. Глаза у него закатились, мы все испугались, что он умирает. Харлампий Диогенович гневно посмотрел на меня, а докторша ловко подсунула ему под нос флакончик. Он сначала не открывал глаза, а потом вдруг вскочил и деловито пошёл на своё место, как будто не он только что умирал. — Даже не почувствовал, — сказал я, когда мне сделали укол, хотя прекрасно всё почувствовал.

Помощница её быстро и небрежно протёрла мне спину после укола. Видно было, что она всё ещё злится на меня за то, что я их не пустил в пятый «А».

— Ещё потрите, — сказал я, — надо, чтобы лекарство разошлось. Холодное прикосновение проспиртованной ваты было приятно, а то, что она злится на меня и всё-таки вынуждена протирать мне спину, было ещё приятней. Докторша со своей Галочкой собрали чемоданчики и ушли. После них в классе остался приятный запах спирта и неприятный — лекарства. Ученики сидели поёживаясь, осторожно пробуя лопатками место укола и переговариваясь на правах пострадавших. — Откройте окно, — сказал Харлампий Диогенович, занимая своё место.

Он хотел, чтобы с запахом лекарства из класса вышел дух больничной свободы.

Он вынул чётки и задумчиво перебирал жёлтые бусины.

В такие промежутки он обычно рассказывал нам что-нибудь поучительное и древнегреческое.

— Как известно из древнегреческой мифологии, Геракл совершил двенадцать подвигов, — сказал он и остановился. — Один молодой человек хотел исправить греческую мифологию, — добавил он и опять остановился… Щёлк, щёлк.

«Смотри, чего захотел», — подумал я про этого молодого человека, понимая, что греческую мифологию исправлять никому не разрешается. Какую-нибудь другую завалящую мифологию, может быть, и можно подправить, но только не греческую, потому что там уже давно всё исправлено и никаких ошибок быть не может. — Он хотел совершить тринадцатый подвиг Геракла, — продолжал Харлампий Диогенович. Мы сразу но его голосу поняли, до чего это был фальшивый и никудышный подвиг, потому что, если бы Гераклу понадобилось совершить тринадцать подвигов, он бы сам их совершил, а раз он остановился на двенадцати, значит, так оно и надо было и нечего было лезть со своими поправками. А этот молодой человек совершил свой подвиг из трусости… — Харлампий Диогенович задумался и прибавил: — Мы сейчас узнаем, во имя чего он совершил свой подвиг… Щёлк. На этот раз только одна бусина упала с правой стороны на левую.

Я почувствовал, что в воздухе запахло какой-то опасностью. Как будто не бусина щёлкнула, а захлопнулся маленький капканчик в руках Харлампия Диогеновича. — Мне кажется, я догадываюсь, — проговорил он и посмотрел на меня.

Я почувствовал, как от его взгляда сердце моё с размаху влепилось в спину. — Прошу вас, — сказал он и жестом пригласил меня к доске. — переспросил я, чувствуя, что голос мой подымается прямо из живота.

— Да, именно вас, бесстрашный малярик, — сказал он.

— спросил он спокойно, и — щёлк, щёлк — две бусины перекатились с правой стороны на левую.

Он ждал, что я буду проваливаться, и хотел, чтобы я проваливался как можно медленнее и интересней. Я смотрел краем глаза на доску, пытаясь по записанным действиям восстановить причину этих действий, но ничего сообразить не мог. Тогда я стал сердито стирать с доски, как будто написанное Шуриком путало меня и мешало сосредоточиться. Я ещё надеялся, что вот-вот прозвенит звонок и казнь придётся отменить. Но звонок не звенел, а бесконечно стирать с доски было невозможно. Я Поздравление Днем Рождения Сына Подруги Открытки положил тряпку, чтобы раньше времени не делаться смешным.

— Мы вас слушаем, — сказал Харлампий Диогенович, не глядя на меня.

— Артиллерийский снаряд, — сказал я бодро в ликующей тишине класса и замолк. — Дальше, — проговорил Харлампий Диогенович, вежливо выждав. — Артиллерийский снаряд, — повторил я упрямо, надеясь по инерции этих правильных слов пробиться к другим таким же правильным словам. Но что-то крепко держало меня на привязи, которая натягивалась, как только я произносил эти слова. Я сосредоточился изо всех сил, пытаясь представить ход задачи, и ещё раз рванулся, чтобы оборвать эту невидимую привязь.

— Артиллерийский снаряд, — повторил я, содрогаясь от ужаса и отвращения. Я почувствовал, что наступил критический момент, и решил ни за что не делаться смешным, лучше просто получить двойку.