Поздравление Воспитателю На Выпускной От Ребенка В Стихах

В то время как окружавшие их люди дули себе на пальцы, чтобы хотя бы немного согреться, они, казалось, не обращали никакого внимания ни на холод, ни на туман, не чувствовали времени. Они не слышали ропота толпы, не обращали внимания на толчки. Когда раздался первый удар часов, оповестивший, что уже семь утра, они вздрогнули, словно пробудившись от сна.

– Боже мой, – вскрикнул один из мужчин, с ужасом хватая за руку своего спутника.

Последний взглянул вперед, и чувствуя, что готов упасть в обморок, сделал над собой усилие, чтобы победить слабость… Дело в том, что оба они увидели очень мрачное зрелище. Перед ними волновалось целое море бледных лиц, и в середине этого моря возвышался, словно остров, эшафот, протягивая свои две красные руки.

Подавляя слабость, старший из двух незнакомцев, Винсент, взял за руку своего спутника и прошептал ему на ухо: – Успокойся, Шарль, будь мужественным. Шарль выпрямился и встряхнул головой, словно желая прогнать мрачные мысли.

Дверь в Ла-Рокетт отворилась, мгновенно по площади пронесся глухой ропот, за которым последовало мертвое молчание.

Два незнакомца напрасно старались заглушить рыдания, вырывавшиеся у них из груди. Из открытой двери вышли сначала два человека, каждый из которых держал по зажженному фонарю. Вслед за ними шел осужденный, опиравшийся на плечо священника и поддерживаемый помощником палача, так как связанные ноги мешали ему идти. – Не так быстро, – попросил несчастный поддерживавшего его помощника.

Затем остановился и, повернув голову в ту сторону, где стояли два незнакомца, громко произнес: – Прощайте. Тогда помощник палача увлек осужденного, который, поставив ногу на первую ступень эшафота, поцеловал священника и сказал ему: – Отец мой, благодарю вас за ваши заботы! Прощайте, отец мой, молитесь за меня и успокойте их. – Ваше желание будет исполнено… О сын мой, думайте о Боге. Затем, повернувшись к помощнику, который поддерживал его, осужденный сказал: – Помогите мне, друг мой, пусть это закончится побыстрее. Он поспешно поднялся по ступеням эшафота и, как бы сомневаясь в себе, быстро упал на колени. Помощники палача привязали его, и тишина прерывалась только голосом священника, читавшего молитвы.

Между двумя бревнами эшафота сверкнула молния, и раздался страшный, оборвавшийся крик. Два жандарма двинулись вперед, расчищая дорогу для низкого экипажа, в который помощники палача опустили корзину, более красную, чем кровь, просачивавшаяся сквозь нее.

За этой повозкой следовал фиакр, в котором сидел священник. Увидев мрачное шествие, перед которым расступалась толпа, двое молодых людей поднялись, проложили себе дорогу в толпе, работая локтями и плечами, и с непокрытыми головами побежали вслед за повозкой. Когда они дошли до предместья Сент-Антуан, один из жандармов хотел отогнать их, но помощник палача, говоривший с ними на площади, помешал сделать это, говоря жандарму, что у них есть разрешение.

Он приказал остановить повозку, вышел и почтительно спросил их: – Священник приказал спросить вас: не желаете ли вы сесть вместе с нами в фиакр? – Нет, – отвечал тот, которого звали Винсентом, – мы пойдем пешком. Помощник поклонился и, заняв свое прежнее место на козлах фургона, сказал жандармам: – Езжайте медленнее – они отказываются садиться и хотят идти пешком. Проклятый угол По просьбе священника кучер заставил лошадей идти медленнее, и сыновья казненного могли следовать за ними.

Этот печальный кортеж миновал площадь Бастилии, бульвар Контр-Эскарп, Аустерлицкий мост, бульвар Госпиталя, Итальянскую площадь и дорогу Шуази. Наконец он прибыл на кладбище Иври, ворота которого были открыты. Когда мрачный фургон, фиакр священника и жандармы въехали в ворота, сторожа хотели их закрыть, но, увидев разрешение, впустили сыновей казненного, и ворота закрылись вслед за ними, к великому огорчению нескольких любопытных, крестившихся при виде похоронной процессии. Похоронное шествие шагом прошло через маленькое кладбище в ограду, отделявшую место, пред-назначенное для казненных. Эта проклятая земля – наказание, которое общество налагает на тех, кого оно осудило. Нет ни могил, ни крестов, ни цветов – ничего, что напоминало бы об ушедших. Солнце уже почти взошло, туман полностью растаял, но все было печально и молчаливо на этом маленьком кладбище.

Слышен был только стук копыт лошадей и скрип колес фургона. Священник вышел из фиакра и, видя, что корзину хотят вынуть из фургона, сделал помощнику знак подождать минуту.

Затем, подойдя к несчастным молодым людям, сказал им: – Господа Винсент и Шарль Лебрен, я должен здесь передать вам письмо, заключающее в себе последнюю волю вашего отца – Корнеля Лебрена. Он пожелал, чтобы вы прочитали это письмо перед его останками и поклялись над ними исполнить его волю.

Старший из сыновей взял письмо из рук священника и, поцеловав его, сломал печать.

Так, чтобы его слышал только брат, он прочел письмо. Мои возлюбленные сыновья, я оставляю вам в наследство свое имя и хочу, чтобы вы гордо носили его, так как я умираю невинным. Над моим еще теплым трупом вы поклянетесь неустанно искать того, за кого общество приговорило меня к смерти, но не для того, чтобы отомстить за меня, а чтобы спасти мою честь. Но в этот день во имя крови, которую я проливаю за него, я прошу, чтобы он не понес другого наказания, кроме вечных угрызений совести за преступление, совершенное из-за него или для него. Я не просил ни кассации, ни помилования, потому что по закону судьи были правы, к тому же, моя невиновность не может довольствоваться помилованием. Вы должны быть достойны меня и будете добиваться только одного – доказательства моей невиновности. Мой труп должен оставаться в Проклятом Углу до того дня, когда вы докажете обществу, что оно ошиблось. Только тогда вы, похороните меня рядом с вашей матерью. Мои дорогие сыновья, вы – мужчины, и я не боюсь за вас, но ваша сестра Маргарита может навсегда погибнуть из-за ошибки, допущенной судьями.

Прежде, чем подумать обо мне, вы должны подумать о ней. Я хочу, чтобы она вышла замуж раньше, чем вы начнете свои поиски. Я хочу, чтобы она как можно скорее изменила свое имя, которое она, являясь женщиной, не в состоянии защитить, если на него станут нападать. Маргарита должна была выйти замуж за Берри, вашего друга.

Со времени моего ареста он не приходил к вам – из скромности, как он сказал! Если это так, то осуществите этот предполагавшийся союз. Если же эта свадьба не будет возможна, то я прошу у Маргариты, как милости, чтобы она ушла в монастырь до того дня, когда вы докажете, что ваш отец, Корнель Лебрен, умер невинным. Когда вы убедите общество в его виновности, я приказываю вам требовать его прощения, так как за кровь я заплатил кровью.

Если действительно существует другая жизнь, если существует душа, если, оставив свою земную оболочку, она может следить за тем, что делается на земле, то я постоянно буду с вами. Эшафот должен вам мою кровь – не мстите за меня, но оправдайте меня! Вот в коротких словах то, что я приказываю вам, дети мои: первое – выдать замуж вашу сестру или же окончательно разорвать обязательства с ее женихом; второе – спасти мою честь. Кроме того, я приказываю вам высоко держать головы, так как вы сыновья Корнеля Лебрена, умирающего не виновным в том преступлении, за которое его осудили. Являясь жертвой общественного несовершенства, я служу человечеству, умирая за него. Прощай, моя возлюбленная дочь, моя дорогая Маргарита! Они снова с благоговением поцеловали подпись отца, и старший сказал священнику: – Господин аббат, мы готовы исполнить последнюю волю нашего отца. Священник поднялся с колен и, пожав руки молодым людям, сам заплакал, говоря: – Бедные мои дети, будьте мужественны!

Братья обнялись, прилагая большие усилия, чтобы не плакать. – Не беспокойтесь, мы будем мужественны, господин аббат, – отозвался младший.

Тогда аббат повернулся к помощникам палача и сказал: – Делайте свое дело. Повинуясь священнику, помощники вынули из фургона красную корзину с останками казненного Корнеля Лебрена и, поставив ее на землю, вынули обезглавленное тело. Положив его на траву, они развязали веревки, связывавшие ноги и руки несчастного. Странную картину представляло это погребение в столь ранний час! Солдаты и помощники еле сдерживали себя, чтобы не плакать; аббат отвернулся и молился. Одни сыновья казненного стояли неподвижно с крепко сжатыми губами. Лицо было бледно, но черты его – спокойны: рот улыбался, глаза были полуоткрыты. Винсент и Шарль Лебрен опустились на колени, взяли голову отца и поцеловали его в губы. Затем они проговорили: – Отец, над твоим телом мы клянемся, что не будем знать ни отдыха, ни радости, ни удовольствия до того часа, когда твоя невиновность будет доказана. Помощники палача подняли казненного за ноги и спустили труп в яму. Могильщик соскользнул в могилу и выровнял тело, еще не успевшее окоченеть. Затем он взял голову из рук сыновей и положил ее между ног трупа. Братья разразились рыданиями с душераздирающими возгласами: Поздравление На Выпускной Воспитателю От Ребенка На Выпускной – Плачьте, друзья мои, плачьте, – произнес аббат, – но будьте мужественны. Винсент и Шарль оставались до тех пор, пока могила была совершенно засыпана. Когда все было закончено, они огляделись и увидели, что помощники палача и жандармы уже уехали. Аббат предложил им свой экипаж, чтобы вернуться в Париж, но они отказались. – Прощайте, дети мои, – сказал тогда аббат, – и не забывайте, что я весь в вашем распоряжении – днем и ночью, когда бы вам ни понадобилось. Оставшись вдвоем, несчастные молодые люди взялись за руки. Опустившись на колени перед могилой, они помолились, затем покинули кладбище и, взявшись за руки, отправились в Париж. Три брата Сыновья Корнеля Лебрена были красивые молодые люди. Ростом немного выше среднего, он был строен и изящен, одевался без всякой изысканности, но это скрадывалось изяществом и грациозностью движений. Бледное лицо его было очень выразительно: высокий лоб, обрамленный темно-каштановыми волосами, прямой нос, красиво очерченный рот с губами ярко-красного цвета, оттененный рыжеватыми усами; темные глаза, сверкавшие из-под длинных ресниц, придавали взгляду особенную прелесть. Почти такого же роста, как брат, он был тоже хорошо сложен и чертами лица напоминал брата. Но глаза у него были голубые, волосы – настолько светлые, что ресницы казались почти белыми.