Поздравления Для Любимой С Днем Рождения Картинки

– Большое несчастье, и поэтому я пригласил вас сюда, не решаясь вернуться домой, так как боялся добавить ей горя. – Франсуаза, вы сейчас наймете фиакр и поедете к сестре. Андре не вернулся домой не потому, что у него была связь на стороне. Шарль с изумлением слушал брата, не понимая его странных слов. Старая служанка же с испугом спросила: – Что же такое случилось? Скажите Маргарите, что ее муж умер за нее, за нас, за своего сына.

– Ах, Боже мой, значит, на земле нет справедливости. Такой хороший человек, такой примерный отец… Бедная Марго!

Она не переживет этого, – Говоря эти слова, старушка плакала горькими слезами. – Ну, Франсуаза, вы же знаете, что мы привыкли к несчастьям.

Вы наш старый друг, вы должны не терять мужества и помочь нашей маленькой Марго перенести тяжелое несчастье, поразившее ее, вы должны ее успокоить. Старая служанка вытерла глаза руками и, стараясь сдержать рыдания, сказала: – Господин Винсент, я постараюсь быть мужественной ради нашей Марго, я постараюсь ее успокоить, мне не хочется, чтобы она умерла. – Поезжайте же скорее, Франсуаза, и скажите, что мы сами скоро будем у нее.

– Но как будет ужасно, когда Маргарита увидит тело! Оставшись наедине с братом, Шарль сказал ему: – Я никак не пойму, зачем ты выдумал эту страшную историю? – Затем, чтобы снасти нашу честь, спасти нашу сестру.

– Да, завтра она будет вдовой – вдовой живого мужа. После этого Винсент расплатился и увел Шарля на бульвар. – Наша сестра будет жить счастливо и будет с любовью вспоминать о муже. Честь нашего отца будет восстановлена, и жертвы будут отомщены. Винсент Лебрен, повинуясь воле своего отца, не хотел выдавать Андре правосудию, но и не желал судить его сам.

В то же время он хотел удовлетворить Эжени Герваль и Панафье. – Ты не знаешь, где мы смогли бы найти доктора Жобера? – Я видел, как их экипаж остановился на углу бульвара Бомарше перед «Четырьмя сержантами Ла-Рошели». – У меня нет времени объяснять тебе это, но делай то, что я тебе говорю. Когда я вернусь, ты все узнаешь, а теперь поезжай домой и расскажи ту историю, которую я рассказал Франсуазе, то есть, что Андре убит и что сегодня вечером его тело принесут к нам. Разве ты забыл волю нашего отца – не проливать крови? Ты же знаешь, что я ничего не сделаю против воли нашего отца. Удивленный и взволнованный Шарль видел, как брат сел в экипаж и поехал в гостиницу. – Я боюсь, что он не в своем уме и совершит какой-нибудь безумный поступок, впрочем, ему нужен Жобер, а тот не согласится принять участие ни в каком недостойном деле. Может, он хочет попросить какого-нибудь наркотика, чтобы привезти Андре и выдать за мертвого, но с какой целью? Тем не менее, придя домой, он рассказал привратнику историю про дуэль и прибавил, что из-за нежелания пугать сестру он приказал принести тело зятя к себе. Затем молодой человек поднялся к себе, стараясь понять, что задумал его брат, а Винсент в это самое время входил в «Четыре сержанта Ла-Рошели» и приказывал лакею передать свою карточку Панафье. Воспоминания об июльском восстании 1848 года Наши читатели имеют уже достаточное представление об Эжени Герваль. Она пошла работать в театр, чтобы зарабатывать себе на жизнь, но главным ее достоинством была ее внешность.

Выздоровевшая, счастливая и спокойная, она чувствовала, что оживает на этом импровизированном завтраке, последовавшем за ужасной сценой в Монтреле. Выпитое ею вино возбуждало желания, и это ясно читалось в ее глазах. Что же касается Жобера, то он был очень доволен своей больной и хотел услышать историю ее молодости.

Надо сказать, что симпатия и, в особенности, выпитое вино вызывали в обращении приятную фамильярность. Эжени обращалась к Жоберу на «ты», он отвечал ей тем же. – Вот где прошла моя молодость, – сказала Эжени, указывая на площадь Бастилии. – сказал со смехом Жобер, думая, что она повторяет старый каламбур. – Расскажите-ка нам про это, – попросил Панафье, облокачиваясь о стол. Молодая женщина встала и подошла к окну, указывая на угол площади и говоря: – Нет, то, что я хочу рассказать, очень серьезно. Я стала тем, что я есть сейчас, потому, что моего отца расстреляли здесь в июле.

Печально начатый день угрожал, и закончиться печально. – Если бы отец мой был жив, он продолжал бы следить за мной. Будучи сам честным человеком, он бы и из меня сделал честную женщину.

– Когда они убивают людей, то не думают, что те оставляют семьи, – сказал Панафье. Что касается Жобера, то он наблюдал новые признаки возвращения памяти больной.

– Молодые родители жили на улице Жан-Бозюр на углу бульвара, – начала Эжени. – Один раз я встала в шесть часов утра и увидела мать плачущей – уже два дня как отец не возвращался домой. Тогда я тихонько вышла из дома, поспешно сбежала по лестнице, и так как дверь была отперта, то я вышла. Выйдя на бульвар, я вошла в один двор, куда накануне отвозили раненых. Двор был пуст, и только дверь в маленький погреб оставалась открытой. Я вернулась домой и предупредила привратника, что видела инсургента в погребе соседнего дом: Привратник и один из соседей сразу отправились по моему указанию, но человек был уже мертв. Мы вспомнили, что видели его накануне на баррикаде. Это был высокий мужчина лет 28 или 30 черными густыми волосами.

Когда я закрываю глаза, мне кажется, что я его вижу и теперь.

Пуля попала ему между глаз, и кровь залила все лицо. Уже после смерти ударом топора или сабли ему разрубили руку, и все пальцы висели только на коже, в то время как ни одна капля крови не вытекла из ужасной раны. Привратник и соседи разговаривали между собой о положении дел.

Я слышала, как они говорили, что предместье Сент-Антуан еще не взято и продержится часов до девяти. Тогда я направилась в сторону предместья, не сознавая опасности. Национальная гвардия занимала все окрестности площади. Так как войска мешали мне двигаться, то я прошла по улице Жан-Бозюр и очутилась на площади. Вокруг меня повсюду были солдаты, но такие, каких я никогда не видела: грязные, измазанные, с лицами и руками, черными от пороха. Когда я подняла глаза, то заметила, что во всех окнах посверкивают дула ружей.

Оглянувшись назад, я увидела перед собой ужасающее жерло пушки. Я стояла перед высокой баррикадой, на которой развевалось красное знамя. Все окна домов предместья Шарантон и улицы Ла-Рокетт были завешаны матрасами. Во всех магазинах «Бель-Жардиньер» курили инсургенты, сидя на подоконниках. При этом внешнем спокойствии я тоже успокоилась и направилась к каналу. В ту минуту, когда я проходила мимо двора Дамуа, забил барабан, заиграли трубы, и все войска двинулись. «Сюда, девочка», – позвал кто-то, и четверо мужчин увлекли меня за собой. Я очутилась в магазине «Бель-Жардиньер», дверь которого сразу же была закрыта и забаррикадирована. «Разве можно выпускать таких ребятишек?» – сказал один из моих спасителей. Через несколько минут я очутилась позади большой баррикады предместья. Пробираясь вдоль лавок, я добралась до второй баррикады, построенной в пятидесяти шагах позади первой. Я протискивалась через брешь в баррикаде, когда вдруг прозвучал страшный залп.

Заколебалась земля, лопались стекла, и падали несчастные, убитые осколками камней мостовой, которую разметало выстрелом пушек. К громким звукам ружейной стрельбы присоединились крики раненых. Ноги задрожали у меня от испуга, я хотела кричать, но не могла. Один из мужчин, лежавший на верху баррикады, поспешно спустился, крикнув: «Вот и солдаты!» В ту же минуту на вершине баррикады показался солдат и попытался сорвать красное знамя, все изрешеченное пулями. Несколько минут продолжалась кровавая схватка: дрались саблями, штыками, ножами и даже осколками мостовой. Мостовая у подножия укрепления была усеяна ранеными солдатами, а красное знамя продолжало развеваться. Снова начала палить пушка – в ответ раздалась ружейная стрельба из окон. Для того чтобы выгнать инсургентов, меткие выстрелы которых поражали артиллеристов, подожгли магазин «Бель-Жардиньер». Огонь!» Выстрелы пушек разбили баррикаду, количество раненых и мертвых было громадным. Новая атака заставила инсургентов отступить почти до второй баррикады. Тут снова началась рукопашная схватка, и только пять или шесть солдат смогли спастись.

Не знаю, может быть из-за запаха пороха, криков жертв и вида этого побоища, но только я перестала бояться и подошла к сражающимся. Женщина, еще молодая, вышла из аллеи и подала мне порох и пули, которые я должна была раздать стрелкам за баррикадой.

Я поднесла заряд одному человеку, он выстрелил через отверстие в баррикаде, но когда я хотела подать ему порох снова, пуля попала ему в шею, кровь брызнула и попала мне в лицо.

В это время пушка замолчала, и из окон слышны были крики: «Берегитесь! Это общая атака!» Так как первую баррикаду защитить было невозможно, потому что пушечные выстрелы полностью ее разрушили, то все инсургенты бросились ко второй. Во время этого бегства молодая женщина сказала мне: «Ну, девочка, надо ползти». Я стала карабкаться на баррикаду, а она помогала мне. Вторая атака была отбита, но красное знамя отняли, а на земле лежало более тридцати несчастных, корчившихся в предсмертных судорогах. Первая баррикада была взята почти без боя, поэтому следовало как можно скорее защитить, и закрыть вторую. Я пыталась носить камни, чтобы помочь закрывать бреши, но сил у меня было слишком мало. В это время я увидела, как молодая женщина, подававшая заряды, свалилась вниз, смешно и нелепо кувыркаясь. Но несчастная не оступилась – она упала, сраженная пулей в лоб. Человек маленького роста в форме национального гвардейца сказал мне: «Ну, девочка, убирайся отсюда. Через десять минут здесь будут нужны только мужчины». Там он подошел к колодцу, вытащил ведро воды, снял с себя форму, Поздравления С Днем Рождения Для Самой Любимой обернул ее вокруг ружья и бросил все это в колодец, затем вывернул карманы и вытряс их, чтобы не осталось следов пороха. Мне человек велел: «Вытри себе лицо и руки, чтобы не осталось следов пороха, а то они расстреляют тебя, как и всякого другого». Потом, открыв дверь в одну из лавок, он провел меня через магазин и вывел на улицу Липп. Когда я прошла до конца улицы, запруженной солдатами, так как предместье было взято приступом, и дошла до канала, то увидела человек двенадцать солдат, ведущих трех мужчин.

Я подбежала, чтобы посмотреть, нет ли среди них защитников баррикады. Один из них закрывал себе лицо, другой с отчаянием заламывал руки. Понятно, какое впечатление произвел ее рассказ на слушателей. – Конечно, – поддержал его Жобер, – теперь не время и не место вспоминать подобное. В это время в дверь кабинета постучали, и Эжени сразу же очутилась на своем месте.