Поздравления С Днем Рождения Брату 64 Года

Однако, сколь не был подвержен Альберих влиянию испепеляющих эмоций, ему никогда нельзя было отказать в здравом уме. Немного приведя мысли в порядок, он достаточно ясно увидел всю незавидность своего теперешнего положения. Для того века герцог сделал головокружительную карьеру, проделав путь от обычного грабителя с большой дороги до правителя одной из самых могущественных областей Италии. В какой-то момент казалось, что у него не будет препятствий даже для узурпации королевского трона, настолько выгодно его фигура отличалась от невзрачных силуэтов правящих монархов. Однако, с определенного момента звезда Альбериха, вспыхнувшая так ярко, вдруг и необъяснимо для всех, кроме него самого, покатилась к горизонту. Будучи из породы мужчин, высокомерно сводящих роль женской половины человечества к обслуживанию и плотскому утешению успешных самцов, он, только оставаясь с собой наедине, мог признаться в том, что его дальнейшее восхождение к вершинам власти было прервано волею двух женщин – Агельтруды и Мароции. Отомстить первой не представлялось возможным – старая герцогиня уже давно пребывала во мраке Эреба , забрав с собой заодно и мужскую силу герцога. Но и отомстить Мароции также было непросто, ведь после Гарильяно Альберих мог чувствовать себя хозяином исключительно в пределах своего Сполето.

Ради союза с папой император Беренгарий свел до минимума общение с Альберихом и последний, разумеется, не мог не держать на императора обиды. На южных границах герцогства без всякого страха и почтения к Альбериху расположились капуанские братья-князья Ландульф и Атенульф, захватив беневентские земли еще недавно принадлежавшие Сполето, но бездарно упущенные Альберихом. Что же касается Рима, то здесь можно было и вовсе распрощаться с мечтой хотя бы еще раз в жизни увидеть Латеран и Колизей. Помимо его жены Мароции, ничего хорошего не сулила Альбериху встреча с ее отцом и своим недавним другом, консулом Теофилактом, еще одним смертельным врагом стал брат папы, мессер Петр Ченчи, и сам папа со времен Гарильяно был почти ежедневно поминаем Альберихом в качестве прислужников Сатаны. С каждым из них Альберих горел желанием поквитаться, однако в своей жажде мести ему можно было бы уповать только на какой-нибудь случай или чью-нибудь откровенную глупость, но ни Мароция, ни братья Тоссиньяно в своих многочисленных поездках ни разу не забредали легкомысленно в пределы сполетского герцогства. Только вино и собутыльники-друзья, и Альберих, обреченно махнув рукой, малодушно принял выпавшую на его судьбу долю. Дела герцогства постепенно начали приходить в упадок, блестящий воин и талантливый интриган Альберих оказался никудышным хозяином и за четверть века его правления Сполето, при Агельтруде считавшееся вторым после Тосканы по богатству и, несомненно, первым по военному могуществу феодом в Италии, очень быстро превращался в захолустную провинцию. Альберих придавал мало значения обнищанию своих подданных и откровенному воровству своих управленцев, его только огорчало постепенное уменьшение гостей в своем замке и сокращение ассортимента яств на его столе, но даже эти тревожные признаки скорого экономического краха не сподвигли его на какие-либо действия в плане наведения порядка. Впрочем, одной стороной жизни своих подданных он вскоре заинтересовался очень живо и на беду им.

Став убежденным женоненавистником, Альберих начал охотно заниматься матримониальными вопросами среди своих слуг и даже вассалов. Особое удовольствие для своей оскорбленной натуры он находил в упорном и бессмысленном препятствовании браку любящих друг друга и, напротив, бесцеремонном обустройстве семейной жизни тех, кто к таким союзам был либо не готов вовсе, либо друг другу абсолютно не соответствовал. Его злили обращения за разрешением брака от красивых молодых людей, умильно держащихся за руки и лучисто поглядывающих друг на друга, вид чужого счастья приводил его в бешенство.

Зато выдать юную красотку за отвратительного вонючего горбуна, да при этом сопроводить свое решение каким-либо наставительным словом о всепобеждающей силе любви, доставляло Альбериху превеликое удовольствие. Неудивительно, что со временем страх и ненависть к своему тирану поселились в душах его слуг, заметно потеснив там почтение и добросовестность. Шло время и даже роль сатрапа-самодура в какой-то момент наскучила Альбериху. Замок его к этому моменту совсем опустел, и герцог зачастую беспробудно пил в полном одиночестве, сутками не видя ни одного человеческого лица, и предаваясь воспоминания о все дальше уходившем прошлом.

Альберих должен был благодарить Господа за то, что тот наградил его отменным здоровьем, его алкоголизм принял ужасающие масштабы и герцог однажды бесславно закончил бы свои дни в собственной рвоте, если бы новая идея-фикс не появилась бы в его заспиртованном сознании. Явившись однажды в пьяном бреду, она неожиданно стала доминирующей в его поведении. Благонравные и верные слуги со слезами радости на глазах возносили молитвы Богу, чей голос вдруг услышал их герцог. «Сын, ведь у меня, черт побери, есть сын!» - однажды воскликнул Альберих, и всю его душу вдруг охватило желание непременно увидеть своего сына, поговорить с ним, научить его всем премудростям военного искусства, во всем покровительствовать ему. Вот она, цель его жизни на все оставшиеся, дарованные ему Господом, годы! Дурные голоса, взывающие к его разуму из подвалов сознания и беспардонно напоминающие все обстоятельства рождения его сына, были Альберихом решительно откинуты.

Он не будет вспоминать, как именно Альберих-младший появился на свет, и что участие герцога заключалось в хм….. Может в данном случае вино как раз сыграло редкую благотворную роль, в противном случае эти мысли не дали бы ему покоя и быстро погасили бы его одержимое желание встретиться со вторым сыном Мароции. Однако, периодически впадая в алкогольный бред и все чаще вспоминая своих погибших друзей Марка, Максима и Кресченция, Альберих начиная с какого-то момента убедил самого себя в своей ответственности за судьбу этого ребенка. В самом деле, ведь он делил с погибшими в свое время и кров, и пищу, и боль от ран, и встреченных на пути женщин. И сын его несчастных друзей может иметь право именоваться его сыном, тем более что герцог точно имеет отношение к появлению того на свет. Прежде всего, он написал письмо к Мароции и младшему Альбериху.

Вести о поведении своей жены, а Мароция по-прежнему оставалась его женой, периодически достигали его ушей и вызывали в нем лишь саркастические усмешки – в конце концов, неужели кто-то рассчитывал, что дочь куртизанки будет вести себя как-то иначе? Поэтому тон его письма был суров и требователен, а посему был встречен отказом, полным оскорблений и намеков на пустые отцовские притязания Альбериха. Герцогу пришлось даже взять с капеллана, читавшего ему это письмо, страшную клятву под угрозой смерти не распускать язык, а, в целях надлежащего исполнения клятвы, также заточить в тюрьму брата капеллана в качестве заложника.

Бедняги, знали бы они, что эпистолярное творчество герцога со своей женой растянется на несколько лет! Мало-помалу тон писем Альбериха с приказного перешел на просящий, а затем и вовсе умоляющий. Идея жить вместе с сыном, воспитать его в русле своего мировоззрения и тем заслужить прощение у своих друзей все более овладевала Альберихом. В своих Поздравления С Днем Рождения Брату 4 Года последующих письмах он несколько раз попенял Мароции, что она, в своих развратных кутежах, не заботится о сыне и морально уродует его душу.

Согласимся при этом, что доля истины в словах Альбериха, несомненно, присутствовала. Мароция отписывалась однообразно, не отвечая на упреки мужа в непотребстве, но зато в каждом письме намекая на то, что Альберих не имеет права именовать себя отцом ее ребенка. Тем временем умерла Берта Тосканская, и Мароция, уступая мольбам своего друга, графа Гвидо, в одном из писем Альбериху потребовала его согласие на расторжение брака. Получив это письмо, Альберих в этот день даже не притронулся к вину.

Слова Мароции резко меняли всю картину, ведь он свое согласие на расторжение брака давал папе Иоанну целых девять лет тому назад, после битвы при Гарильяно, и все это время был уверен, что Мароция не пускает его письма в дело исключительно потому, что рассчитывает на свои права на Сполето в случае его, Альбериха, смерти. Однако, папа Иоанн, заполучив эти письма, по всей видимости, не стал оповещать об этом никого, весьма разумно решив, что Мароция для него куда менее опасна в таком подвешенном состоянии, чем, если она станет законной маркизой Тосканской. Альберих впервые за долгое время почувствовал, что у него есть шанс добиться своего.

Начался своеобразный сюрпляс, каждый из «супругов» в вынашиваемых планах, очевидно, попал в зависимость к другому. Мароции, несмотря на все заверения герцога, что ее сын просто приедет к нему погостить, ни в коем случае, конечно, нельзя было отпускать младшего Альбериха в Сполето.

Герцог, по опасениям Мароции, вполне мог разыграть роль любящего отца и, захватив младшего Альбериха, держать того в заложниках сколь угодно долго. С другой стороны, Мароция и в самом деле начала тяготиться своим положением, когда ее фактическая роль в Риме и Италии по сути не подкреплялась никакими титулами, кроме тех иллюзорных, типа «сенатриссы», которые она продавила через своих городских любовников и благодаря авторитету Теофилакта.