Поздравления С Днем Рождения Сыну 17 Лет Смешные

Если сознаешься, получишь по первой судимости до трех лет условно. Если будешь крутить — напишем, что вводишь следствие в заблуждение. Не доводи до греха, парень, не заставляй нас собирать потерпевших на очную ставку.

Высокий, сухощавый блондин Векслер, как и Вейсгейм, имел немецкие корни. Но, в процессе милицейского воспитания в бывшем Союзе, имел иезуитские наклонности. Винить Векслера в садистских наклонностях из-за немецких корней столь же нелепо, как утверждать, что преступниками не становятся, а рождаются. Единственное, что всегда раздражало и беспокоило дознавателей, это боль в костяшках суставов пальцев. Но на этот случай имелся валенок, набитый песком, и масса других приспособлений. Одного они не могли предусмотреть: у Вейсгейма в жилах текла еще и киргизская кровь. Пусть она, как и немецкая, привыкла к послушанию, но, в то же время, имела свойство захлестывать сердце и мозг шквалом буйного протеста. Когда Лежнев, слегка наклонившись, бил его по лицу кулаком, одетым в кожаную перчатку, поддаваясь этому жгучему всплеску, Вейсгейм резким движением головы нанес оглушительный удар Лежневу в лицо. Обливаясь кровью, подрубленный Лежнев грохнулся на пол. В следующий момент Векслер вытащил из наплечной кобуры пистолет и рукояткой ударил Валерия по затылку. Сквозь пелену раздумий Константин услышал знакомый шорох открывающегося глазка. Стекла не было, глаз дежурного чем-то напоминал красную медузу в мутной воде. Возникло непреодолимое желание подойти и ткнуть пальцем в этот назойливый комок живой плоти. Константин знал, что после подобного распоряжения они приходят через 10–15 минут. Он развязал мешок, и в руке оказался обоюдоострый, короткий предмет, напоминающий кинжал. Новичок все же “задарил” ему так необходимый кусочек стали.

Прапорщик, сухопарый азербайджанец, скептически посмотрел на человека, который еще недавно был майором милиции, и сказал: — Проходи, пойдешь на строгий режим. Константин подхватил матрас, перебросил через плечо вещмешок и вышел из камеры. Но красноглазый был из породы тех людей, которые, служа неизвестно какому богу, забыли родную речь, не говоря уже о способности сострадать. — Я таких земляков в гробу видел, — парировал вопрос Константина. Харасанов вспомнил, и ему стало горько, как однажды его подопечный “химик” азербайджанец просил отпустить его домой на побывку к старой матери.

Он тогда ему ответил что-то вроде “тамбовский волк тебе земляк”, и выгнал из кабинета. “Время разбрасывать камни, и время их собирать” — подумал Харасанов. Только за один этот поступок судьба может тяжко покарать. Порой красноглазый приказывал ему остановиться и повернуться лицом к стене. В одном из переходов они столкнулись с группой заключенных женщин. Мы с хаты 108, пиши мне, — обхватила его шею руками одна из девушек. Красноглазый подгонял девушек без конца повторяя: — Давай, давай, шкуры, быстрее.

— Эй, Мамедов, — раздался откуда-то снизу крик, — погоди! На галерее появился низкорослый, кривоногий прапорщик. — Заведи его в любую пустую камеру, пусть кинет матрас.

Красноглазый недовольно сплюнул, достал пачку “Космоса”. Забирай карточку, потом отведешь его в триста четырнадцатую.

Н-н-не, я его туда не поведу, — с пьяной запальчивостью возражал кривоногий. Они его завалят, а наши потом будут крайнего искать.

Обычно подобные вопросы в присутствии заключенного не решались.

Красноглазый попытался кривоногого остановить, но, возбужденный алкоголем, прапорщик никак не хотел успокоиться. Ты здесь недавно, а знаешь, что Калуга с 314 в прошлом году в десятой хате двоих завалил. Мамедов не выдержал: — Да харош тебе, чего разорался! В тесной комнате с зарешеченными окнами одновременно работали три следователя. Обстановка ни в коей мере не спо — собствовала откровенности. Говорили нарочито громко, рисуясь своими “подвигами”. Грамотная, правильная речь Харасанова мгновенно настораживает. Я же вас предупреждал, что без адвоката разговаривать не стану. В конце концов, в этой стране человек хоть на что-то имеет право?!

Рецидивист за соседним столиком повернулся к Харасанову и, подмигивая следователю, громко сказал: — Пиши, пахан, в ООН. У нас с адвокатами плохо, оттуда бесплатно пришлют. Рецидивист демонстративно закинул ногу на ногу и нагло спросил у следователя: — Начальник, прости подлеца, адин вапрос задам.

— Ну, если честно все расскажет, получит три общака. Не говоря ни слова, Константин поднялся со своего стула и направился к выходу. Продолжая рисоваться, он хлопнул себя по коленям и воскликнул: — Ты посмотри на этого быка, начальник.

Грузной походкой, не обращая внимания на прапорщика, Константин подошел к столу и толстой, словно бревно, рукой схватил рецидивиста за горло. Следователь отпрянул и, сбивая со стула коллегу, почему-то бросился к зарешеченному окну. — Ах ты гнида поганая, пидарюга, — процедил Константин, переходя на блатной жаргон. Он хрипел, пытаясь в свою очередь схватить Харасанова за горло. — Марш на парашу, пидар, — Константин оттолкнул его от себя и тот, переворачивая стол, кубарем полетел в угол. В тот момент, опомнившись от неожиданности, на Харасанова набросился прапорщик.

Константин перехватил черную змею и закричал: — Хватит. Почему вы не заткнули рот этой паскуде, когда он меня оскорблял?! — Да, да, уведите, — поспешно втискивая листы в портфель, сказал следователь. — Харасанов, напишите прокурору письменный отказ… Впрочем, я вам назначаю судебно-психиатрическую экспертизу.

Поощрительные слова “давай, давай, Валек, ты парень крученый”, приводили его в восторг. Ему казалось, нет, он был уверен, что в лице этих людей он обрел истинных товарищей. На воле, безнаказанно эксплуатируя женщин, он растерял, а возможно и вовсе не имел качеств так необходимых мужчине. Благородство, умение молчать были вытеснены эгоизмом сластолюбца.

Он не понимал, что теперь его окружает не стайка легкомысленных женщин, а тридцать рецидивистов, деградировавших, выброшенных из жизни, давно потерявших надежду. — А теперь, Валек, расскажи нам, что такое перестройка.

Меня посадили еще при Хрущеве, — прохрипел старческий голос.

Из-под груды засаленного тряпья показалась плешивая голова, а затем худосочное тело, покрытое чешуей псориаза. — Поговори с новенькой, ана симпатичная, — закончил словами, от которых по камере прошел сдавленный смех.

Похожий на паука, сверкая радугой чешуи, Равиль сел на нару по-турецки скрестив ноги.

Из-под черных сатиновых трусов выглядывали худые колени с вытатуированными звездами. — Ну, давай, овца, расскажи что такое перестройка, и с чем ее на воле хавают[10]. В груди ёкнуло и впервые к сердцу подкатила волна страха. Менты пахать не заставляют, в магазинах все есть, но все дорогое.

Говорят, за границу можно свалить даже с судимостями. Старый уголовник, улыбаясь хищной улыбкой, молча слушал. Ани только так базарят, а на самом деле только заявление подашь, через неделю опять на зону закроют. Как только вызов пришел, они меня в ментовку забрали. Товарили две недели, пока не заставили на себя взять магазин.

Свидетелей туфтовых нашли, короче, все сделали по уму. — В Турцию или в другую страну валить нада с деньгами. Мне лишь бы свалить, а там уже через неделю буду в наемной армии. Север, который разговаривал мало, которого все в камере боялись, как бы рассуждая с самим собой, произнес: — А мне следак прошлый раз базарил, что на этот раз дадут вышку. В один момент все ощутили фантастичность обсуждаемой темы и реальность происходящего. Вспыхнули и погасли искры надежды выбраться из бездны на свободу.

По опыту он знал, что в такие моменты в камере чаще всего вспыхивает бунт. Заключенные или схватываются между собой, или оказывают неповиновение администрации. Всех до единого разбросают по карцерам, изобьют и камера будет расформирована.

Не хотелось перебираться в другую камеру, где опять предстоит ожидать очереди в получении нижнего места. Он назвал по-татарски заключенного сынком, что немало удивило находящихся в камере. — переспросил тот, — я жил в Майкудуке[12], возле магазина “Колос”. — О-о-о, малай, так мы с тобой земляки, — подмигнул Равиль. — Меня последний раз с магазина “Колос” забрали, — сказал, несмотря на то, что забирали его двадцать пять лет назад, когда еще не было микрорайона под названием “Майкудук”. — Ой-бай, — не переставал деланно изумляться Равиль, — я земляка нашел! Играя мускулатурой, потягиваясь, словно леопарад, сел в позу индийского раджи Полковник. Каждый из рецидивистов, имеющих в камере вес, через определенные промежутки времени о себе напоминали. — Ну, ты, Равиль, канечно не допустишь, чтоб твой земляк спал на цементе.

Забирай его к себе, а то я смотрю сейчас ему грузин место предложит. Заросший щетиной, могучего сложения грузин Важа лежал не втором ярусе. В разговоре он участия не принимал, но и не спал, беспокойно ворочаясь под одеялом. Новенький, наблюдая какой ажиотаж разгорелся вокруг его персоны, признательно улыбался. Непроходимый ум порождал радость, что эти бывалые люди вот так не могут его поделить.

Единственное, что ему было неприятным, это псориаз Равиля. Наивные слова опять вызвали в камере волну приглушенного смеха. Опять новенький расценил этот смех, как результат удачной шутки.

Жмеринку Франц Бялковский покидал без сожаления, с огромным моральным облегчением. Первая выставка его картин в Черновцах провалилась. Модернистские картины, далекие от сюрреализма, вызвали бешенство у критиков.

Авантюра с подменой картин в последний момент ему удалась, но на дальнейшей учебе в художественном училище можно было поставить точку. Что касается его любимого полотна с диким для худсовета названием “Революция на земле глазами марсиан”, — эта картина сыграла решающую роль в его судьбе. Картину изъяли, а его, подающего надежды художника, неделю таскали в КГБ, прежде чем отпустили домой в Жмеринку. По вечерам неуго — монные собирались на пятаке, накачивались дешевым портвейном и отправлялись на вокзал встречать и провожать поезда, видевшие огромный мир. Иногда молодые парни с известного в Жмеринке района, именуемого “Корчевкой”, собирались в банду и, неизвестно по какой причине, шли бить “угольницких”. Часто на пруду под названием “Позняк” по ночам разыгрывались в самом прямом смысле кровавые баталии. Зная всех наперечет, жмеринская милиция на следующий день забирала Смешные Поздравления С Днем Рождения Сыну 8 Лет босяков, и начинались суды и слезы матерей. В колбах, бутылках, а молдаване, сопровождающие вагоны, предлагали его хоть ведрами. Через несколько месяцев пребывания в Жмеринке Франц почувствовал, что деградирует, если не сменит обстановку. Возвращаться в Черновцы и доказывать, что он хороший не было смысла. Подобно персонажу одного из героев Лондона, он бросил в сумку пару белья и задумался: куда ехать?