Прикольные Поздравления Школы С Днем Рождения

Люблю ходить в кафе — есть мороженое и запивать его газированной водой. Когда я бегаю по коридору, то люблю изо всех сил топать ногами.

Очень люблю лошадей, у них такие красивые и добрые лица. Как увижу зубное кресло, сразу хочется убежать на край света.

Ещё не люблю, когда приходят гости, вставать на стул и читать стихи.

Терпеть не могу яйца всмятку, когда их взбалтывают в стакане, накрошат туда хлеба и заставляют есть. Еще не люблю, когда мама идёт со мной погулять и вдруг встречает тётю Розу!

Они тогда разговаривают только друг с дружкой, а я просто не знаю, чем бы заняться. Не люблю Прикольные Песни Для Поздравления С Днем Рождения ходить в новом костюме — я в нём как деревянный. Когда мы играем в красных и белых, я не люблю быть белым. Не люблю, когда день рождения, играть в «каравай»: я не маленький.

И очень не люблю, когда порежусь, вдобавок — мазать палец йодом. Я не люблю, что у нас в коридоре тесно и взрослые каждую минуту снуют туда-сюда, кто со сковородкой, кто с чайником, и кричат: — Дети, не вертитесь под ногами! А когда я ложусь спать, не люблю, чтобы в соседней комнате пели хором: Очень не люблю, что по радио мальчишки и девчонки говорят старушечьими голосами. Один раз мы с Мишкой вошли в зал, где у нас бывают уроки пения. Борис Сергеевич сидел за своим роялем и что-то играл потихоньку. Мы с Мишкой сели на подоконник и не стали ему мешать, да он нас и не заметил вовсе, а продолжал себе играть, и из-под пальцев у него очень быстро выскакивали разные звуки. Они разбрызгивались, и получалось что-то очень приветливое и радостное. Мне очень понравилось, и я бы мог долго так сидеть и слушать, но Борис Сергеевич скоро перестал играть.

Он закрыл крышку рояля, и увидел нас, и весело сказал: — О!

— Конечно, раз вы учитель пения, вот вы и любите разные песенки. То, что я играл, называется гораздо большим словом, чем просто «песенка». Тут он посмотрел на меня внимательно и сказал: — Ну, а ты чего любишь?

И про собаку, и про строганье, и про слонёнка, и про красных кавалеристов, и про маленькую лань на розовых копытцах, и про древних воинов, и про прохладные звёзды, и про лошадиные лица, всё, всё… Он выслушал меня внимательно, у него было задумчивое лицо, когда он слушал, а потом он сказал: — Ишь! Честно говоря, ты ведь ещё маленький, ты не обижайся, а смотри-ка — любишь так много! Он надулся и сказал: — А я ещё больше Дениски люблю разных разностей! Мишка поёрзал на подоконнике, потом откашлялся и сказал: — Я люблю булки, плюшки, батоны и кекс! Я люблю хлеб, и торт, и пирожные, и пряники, хоть тульские, хоть медовые, хоть глазурованные.

Сушки люблю тоже, и баранки, бублики, пирожки с мясом, повидлом, капустой и с рисом. Я горячо люблю пельмени и особенно ватрушки, если они свежие, но чёрствые тоже ничего. А ещё я люблю кильки, сайру, судака в маринаде, бычки в томате, частик в собственном соку, икру баклажанную, кабачки ломтиками и жареную картошку. Варёную колбасу люблю прямо безумно, если докторская, — на спор, что съем целое кило!

И столовую люблю, и чайную, и зельц, и копчёную, и полукопчёную, и сырокопчёную! Очень люблю макароны с маслом, вермишель с маслом, рожки с маслом, сыр с дырочками и без дырочек, с красной коркой или с белой — всё равно. Люблю вареники с творогом, творог солёный, сладкий, кислый; люблю яблоки, тёртые с сахаром, а то яблоки одни самостоятельно, а если яблоки очищенные, то люблю сначала съесть яблочко, а уж потом, на закуску, — кожуру! Люблю печёнку, котлеты, селёдку, фасолевый суп, зелёный горошек, варёное мясо, ириски, сахар, чай, джем, боржом, газировку с сиропом, яйца всмятку, вкрутую, в мешочек, могу и сырые.

Бутерброды люблю прямо с чем попало, особенно если толсто намазать картофельным пюре или пшённой кашей. Так… Ну, про халву говорить не буду — какой дурак не любит халвы? Но Борис Сергеевич пристально смотрел на него, и Мишка поехал дальше.

— Крыжовник, морковку, кету, горбушу, репу, борщ, пельмени, хотя пельмени я уже говорил, бульон, бананы, хурму, компот, сосиски, колбасу, хотя колбасу тоже говорил… Мишка выдохся и замолчал.

По его глазам было видно, что он ждёт, когда Борис Сергеевич его похвалит. Но тот смотрел на Мишку немного недовольно и даже как будто строго. Он тоже словно ждал чего-то от Мишки: что, мол, Мишка ещё скажет. У них получилось, что они оба друг от друга чего-то ждали и молчали. — Что ж, Миша, — сказал он, — ты многое любишь, спору нет, но всё, что ты любишь, оно какое-то одинаковое, чересчур съедобное, что ли. Получается, что ты любишь целый продуктовый магазин. Мама принесла из магазина курицу, большую, синеватую, с длинными костлявыми ногами. Мама повесила ее за окно и сказала: — Если папа придёт раньше, пусть сварит. Я хотел нарисовать белочку, как она прыгает в лесу по деревьям, и у меня сначала здорово выходило, но потом я посмотрел и увидел, что получилась вовсе не белочка, а какой-то дядька, похожий на Мойдодыра. Белкин хвост получился как его нос, а ветки на дереве — как волосы, уши и шапка… Я очень удивился, как могло так получиться, и, когда пришёл папа, я сказал: — Угадай, папа, что я нарисовал? Тогда папа посмотрел как следует и сказал: — Ах, извини, это, наверное, футбол… — Ты какой-то невнимательный! Папа отцепил курицу от форточки и положил её на стол.

Из курицы можно приготовить не меньше сотни чудесных питательных блюд. Можно, например, сделать простые куриные котлетки, а можно закатить министерский шницель — с виноградом! Можно сделать такую котлету на косточке — называется «киевская» — пальчики оближешь. Можно сварить курицу с лапшой, а можно придавить её утюгом, облить чесноком и получится, как в Грузии, «цыплёнок табака». Я сказал: — Ты, папа, свари что-нибудь простое, без утюгов. — Бульон — это проще пареной репы: положи в воду и жди.

Мы варим бульон, и очень скоро у нас будет обед из двух блюд: на первое — бульон с хлебом, на второе — курица варёная, горячая, дымящаяся.

Ты их состриги, потому что я не люблю бульон лохматый.

Ты состриги эти волоски, а я пока пойду на кухню и поставлю воду кипятить! А я взял мамины ножницы и стал подстригать на курице волоски по одному. Сначала я думал, что их будет немного, но потом пригляделся и увидел, что очень много, даже чересчур.

И я стал их состригать, и старался быстро стричь, как в парикмахерской, и пощёлкивал ножницами по воздуху, когда переходил от волоска к волоску. Папа вошёл в комнату, поглядел на меня и сказал: — С боков больше снимай, а то получится под бокс! — Не очень-то быстро выстригается… Но тут папа вдруг как хлопнет себя по лбу: — Господи!

Мы её на огне подпалим, и все волоски сгорят, и не надо будет ни стрижки, ни бритья. Мы зажгли новую горелку, потому что на одной уже стояла кастрюля с водой, и стали обжигать курицу на огне.

Она здорово горела и пахла на всю квартиру палёной шерстью. Пана поворачивал её с боку на бок и приговаривал: — Сейчас, сейчас!

Сейчас она у нас вся обгорит и станет чистенькая и беленькая… Но курица, наоборот, становилась какая-то чёрненькая, вся какая-то обугленная, и папа наконец погасил газ. Ну-ка, дружок, возьми эту трубочистовую курицу и вымой её хорошенько под краном, а то я уже устал от этой возни. И я подошёл к раковине и пустил воду, подставил под неё нашу курицу и стал тереть её правой рукой изо всех сил. Курица была очень горячая и жутко грязная, и я сразу запачкал свои руки до самых локтей. И папа пошёл в ванную и принёс мне оттуда большой кусок земляничного мыла. Я довольно здорово её намылил, но она очень плохо отмыливалась, с неё стекала грязь, стекала уже, наверно, с полчаса, но чище она не становилась.

— Этот проклятый петух только размазывается от мыла. Я тёр изо всех сил и в некоторых местах даже протирал кожу. Но мне всё равно было очень трудно, потому что курица вдруг словно оживела и начала вертеться у меня в руках, скользить и каждую секунду норовила выскочить. А папа всё не сходил со своей табуретки и Поздравления Ия С Днем Рождения Женщине Прикольные всё командовал: — Крепче три! Но он не успел её взять, как вдруг она выпрыгнула у меня из рук и ускакала под самый дальний шкафчик. Он сказал: И когда я подал, папа стал шваброй выгребать её из-под шкафа. Он сначала оттуда выгреб старую мышеловку, потом моего прошлогоднего оловянного солдатика, и я ужасно обрадовался, ведь я думал, что совсем потерял его, а он тут как тут, мой дорогой. Но он ухватил её за лапку и поволок опять под кран. И он довольно чисто её прополоскал и положил в кастрюлю.

А папа вздохнул и сказал: — Только сейчас окунули, — сказал папа.

Она сказала: — Дениска, принеси мне фартук, пожалуйста. А я побежал в комнату, взял фартук и захватил со стола свою картинку. Я отдал маме фартук и спросил её: — Ну-ка, что я нарисовал? Один раз я сидел, сидел и ни с того ни с сего вдруг такое надумал, что даже сам удивился. Я надумал, что вот как хорошо было бы, если бы всё вокруг меня было устроено наоборот.

Ну, вот, например, чтобы дети были во всех делах главными и взрослые должны были бы их во всём слушаться. В общем, чтобы взрослые были как дети, а дети как взрослые. Вот это было бы замечательно, очень бы было интересно. Во-первых, я представляю себе, как бы маме «понравилось» такая история, что я хожу и командую ею как хочу, да и папе небось тоже бы «понравилось», а о бабушке и говорить нечего, она бы, наверно, целые дни от меня ревела бы.

Что и говорить, я бы показал бы, почём фунт лиха, всё бы им припомнил! Например, вот мама сидела бы за обедом, а я бы ей сказал: — Ты почему это завела моду без хлеба есть? И она бы стала есть, опустив голову, а я бы только подавал команду: — Быстрее! И тут вошёл бы папа, после работы, и не успел бы он даже раздеться, а я бы уже закричал: — Ага, явился! Как следует, как следует мой, нечего грязь размазывать! Ни с каким мясом я не режу, а стригу очень осторожно! Он бы сел и потихоньку сказал маме: — Ну, как поживаешь? А она бы сказала тоже тихонько: А я бы немедленно: — Разговорчики за столом! И они сидели бы у меня как шёлковые, а уж когда бы пришла бы бабушка, я бы прищурился, всплеснул бы руками и заголосил: — Папа! Тут я бы прошёлся по комнате и сказал бы им всем троим: — После обеда все садитесь за уроки, а я в кино пойду! Конечно, они бы сейчас же заныли бы, захныкали: — И мы с тобой! Вчера ходили на день рождения, в воскресенье я вас в цирк возил!

Тогда бы бабушка взмолилась: — Возьми хоть меня-то!

Ведь каждый ребёнок может провести с собой одного взрослого бесплатно! Но я бы увильнул, я сказал бы: — А на эту картину людям после семидесяти лет вход воспрещён.

И я бы прошёлся мимо них, нарочно громко постукивая каблуками, как будто я не замечаю, что у них у всех глаза мокрые, и я бы стал одеваться, и долго вертелся бы перед зеркалом, и напевал бы, и они от этого ещё хуже бы мучились, а я бы приоткрыл дверь на лестницу и сказал бы… Но я не успел придумать, что бы я сказал бы, потому что в это время вошла мама, самая настоящая, живая, и сказала: — Ты ещё сидишь?