Картинки С Поздравлением На День Рожденье Подруге

— щебетала Тамара, впуская в квартиру двух хмурых мужчин в штатском. — Капитан Брыскин, старший лейтенант Тарабрин, — представились они. И Тамара, мгновенно сориентировавшись и еще не веря свалившейся на нее удаче, взволнованно затрещала: — Я поймала воровку, в своей комнате!

Случайно домой вернулась в неурочное время, а она там шарит! — Позвонили из бюро ремонта, услышали в трубке ваши вопли. Все мои деньги — три тысячи сторублевыми бумажками, — всхлипнула Тамара. А еще там направления из женской консультации на анализы. Маруся ошеломленно слушала весь этот бред, пока требовательный стук в дверь не вывел ее из оцепенения. Она пыталась объяснить, что произошло на самом деле, но Тамара не давала произнести ни слова.

— причитала она и жалась к оперативникам, словно смертельно боялась эту распоясавшуюся хулиганку.

— Не можем мы проводить обыски без санкции суда, — отмахнулся капитан, явно недовольный таким ущемлением милицейских прав. — Да пока вы получите свою санкцию, она же избавится от денег! Она вдруг метнулась к шкафу, распахнула створки, одним движением скинула на пол содержимое полки, смела бумаги с письменного стола, сдернула диванные подушки, и под одной из них, в самом уголочке все увидели большой черный кошелек с металлическими уголками. — победно закричала Тамара, коршуном бросаясь на добычу. Маруся от волнения и ужаса потеряла дар речи: беззвучно открывала рот и нелепо взмахивала руками. — Жрать нечего, вот она и ворует последнее, вместо того чтобы работу искать… — Ну ладно, — прервал капитан ее сентенции, — кошелек нашелся, предлагаю вам примириться. — Кошелек придется изъять как вещественное доказательство, — предупредил капитан и повернулся к Марусе. А мой муж, между прочим, ваш коллега — Роман Угрюмов. И Марусю привезли в отделение — слава Богу, наручники не надели — и посадили в изолятор временного содержания, а сокращенно ИБС — маленькую мрачную комнату с дощатым настилом и тусклой лампочкой. Здесь уже обитало несколько сидельцев, но Маруся, словно в сомнамбулическом сне, ничего не видела и не слышала, на вопросы не отвечала, на тычки не реагировала. «Баба точно под кайфом», — решили старожилы и оставили ее в покое. Из прострации Марусю вывело пиликанье мобильного, с которым играла сильно накрашенная медноволосая девица. — Простите, — повернулась к ней Маруся, — вы не разрешите мне позвонить по вашему телефону? Надо сообщить друзьям, иначе мне не смогут помочь… — А вы знаете, мадам, что вам по закону положен один звонок? — Тщедушный мужчина с вдохновенным лицом сорвался с места и бросился к Маше так стремительно, что она испуганно отшатнулась.

Но мы-то с вами просто обязаны защищать свои права! Он грозно воздел палец, и Маша, не решаясь вытереть забрызганное слюной лицо, невольно прислушалась. Глаза его горели революционным огнем, на губах вскипала слюна, а узкую грудь вздымала сумасшедшая жажда всеобщей справедливости. — барабанил он в металлическую обшивку, распаляясь все сильнее. Пятнадцать суток, считай, уже заработал… — Вы почему отказали даме в телефонном звонке? — Мы дамам никогда не отказываем… — Вы бросьте свои грязные намеки!

Дежурный отпер дверь и хмуро отыскал взглядом Марусю. Трубку сняла Софья Андреевна, выслушала, не перебивая, сказала: — Успокойся и жди, скоро мы тебя вызволим. Но только через долгие четыре часа Марусю привели наконец в кабинет, где находились уже знакомый лейтенант Тарабрин, Тая, Лиза и Роман.

Но она замахала руками, будто отгоняя привидение и безуспешно пытаясь что-то сказать внезапно севшим голосом.

Мы уезжаем, а ты, — обернулась она к Тае, — заберешь из квартиры Машкины вещи… Вечером они сидели Тест С Поздравлением На День Рождения Подруге за столом в маленькой кухне, и Софья Андреевна на правах старшей первой взяла слово: — Давайте обсуждать только реальные варианты. Лично мне приходит в голову лишь один: надо заставить Романа или разменять квартиру, или купить Марусе однокомнатную. — Они останутся в ее трехкомнатной, а Машка… — Все остальное — пустые мечты, — охладила ее пыл Софья Андреевна.

— Я ничего от него не приму, — тихо сказала Маруся.

— И, не дожидаясь ответа, Маруся, словно боясь передумать, сняла трубку и набрала «06». — Девушка, пожалуйста, Ивановская область, Савинский район, почтовое отделение Меховицы, деревня Новоюрово, Крылову Василию Игнатьевичу, — волнуясь, проговорила она. — А текст такой: «Если ваше приглашение остается в силе, я приеду. Маша!» — Это тот старик, с которым ты познакомилась в метро? — Тогда объясните мне, чем он хорош, а то я, убогая, не понимаю!

Ее сейчас, в таком состоянии, ни в одно издательство не возьмут. У нее же на лбу написано: «На грани нервного срыва». А в деревню она, считай, отдыхать едет — на каникулы к дедушке.

Загорит, воздухом надышится, соловьев послушает, вернется осенью — кровь с молоком.

Будем от нее работодателей поганой метлой отгонять! — Вот так и напишет: решила, мол, пожить летом у друзей на даче… Генерал-майор Крылов Василий Игнатьевич в одночасье лишился всей своей семьи: жены Валентины Петровны, сына Коли, невестки Татьяны и любимой внучки Кати. Чудом уцелел только Катин муж Митя, потому что именно он и должен был сидеть за рулем своего новенького «мерседеса». Но в то раннее июньское утро за руль сел Николай — хотел проверить, что это за штука такая — иномарка и с чем ее едят. А Василий Игнатьевич с Митей поехали следом на черной генеральской «Волге». Трагедия произошла у них на глазах, в двух километрах от дачи: на крутом изгибе загородного шоссе «мерседес» вынесло на встречную полосу, прямо под колеса груженного кирпичом «МАЗа»… Случилось это семь лет назад. И в квартире, и на даче жить стало невозможно: все здесь кричало о невосполнимой утрате. Впрочем, жизнь вообще потеряла какой бы то ни было смысл, вне зависимости от времени и места. Что могло вернуть ему радость бытия в семьдесят пять лет? И Василий Игнатьевич принял, как ему тогда казалось, достойное старого солдата решение: составил завещание в пользу Мити, выпил водки и отпер маленький сейф в стене под картиной, где хранился именной «Макаров».

И пока генерал, холодея от ужаса, пытался дозвониться до Мити, пока орал на него, кроя последними словами и уже понимая, что не для себя Митя забрал пистолет, а его спасал, старого дурака, решение уйти из жизни перестало казаться единственно возможным.

А вот тот не забыл и, сам чрезмерно страдая, думал о нем, спрятал пистолет… И все же из Москвы Василий Игнатьевич уехал. В тот самый медвежий уголок Ивановской области, где вот уже без малого пятьдесят лет служил лесничим его старинный, еще с войны, товарищ Аркадий Иванович Бояринов.

Купил в Новишках крепкий пятистенок, завел огород, курочек и стал сельским жителем. Места эти благословенные он знал давно и очень любил — каждый год ездил сюда к Аркадию то на охоту, то на рыбалку, а то по грибы, по ягоды. Пенсии генеральской, по местным меркам огромной, на скромную здешнюю жизнь хватало с лихвой плюс хозяйство, лесные дары необоримые да река-кормилица. Плохо, конечно, что с началом перестройки заводы и фабрики по всей округе встали, зато красавица Уводь очистилась, наполнилась рыбой.

Маруся не знала, не ведала, что может быть такая красота, такой простор, неоглядные дали. Вся ее прежняя жизнь, все беды-несчастья, пыльная сумасшедшая Москва — все куда-то отступило, исчезло, будто и вовсе не бывало или привиделось в душном кошмарном сне, растаявшем бесследно прозрачным весенним утром. А здесь орали петухи, гомонили птицы, с утробным мычанием неторопливо шествовало стадо, оставляя за собой терпкий навозный дух. Журчал вдоль огородов ручеек, ан нет, и не ручеек вовсе, а, оказывается, речка Бурничка струилась студеной ключевой водицей, купая сочные листья и стебли великого множества трав и растений, названий которых Маруся не знала, перемежаемых голубыми звездочками незабудок и почти смыкающихся над водой. И в густом, духмяном, нагретом солнцем воздухе жужжали пчелы, звенели комары и бесшумно порхали разноцветные бабочки. За ручьем на горке среди берез и сосен стояли ладные рубленые баньки, а за ними начинался лес, сначала светлый, веселый, разрываемый полями и дальними деревнями, а потом все более мрачный, дикий, нехоженый, неезженый, до самого Суздаля. Приходила из соседнего Фердичакова Галинка — старшая дочь Аркадия, крепкая шестидесятилетняя женщина, приносила молоко, творог, сметану, учила Марусю кормить кур. — кричала тонким голосом, и куры, заполошно кудахтая, неслись со всех сторон, хлопая крыльями. Все здесь било через край, достигая превосходной степени: оглушительные лягушачьи концерты, сиреневые благоуханные кущи, полянки, красные от земляники, необозримые заросли черники с мириадами матовых сизых ягод, которые не опадали до сентября, наливаясь теплой сладкой спелостью. В путешествиях по округе Марусю сопровождали два верных товарища: хозяйский спаниель Челкаш и семилетний Галинкин внук Юрка — удивительный человечек, настоящий кладезь лесных секретов. — в свою очередь, удивлялся Юрка и добавлял с угадываемым презрением: — Просто вы городская… (То есть ущербная и к жизни не приспособленная.) Василий Игнатьевич тоже любил бродить по лесу: дважды в неделю уходил с ружьем и большим туго набитым рюкзаком. Марусю с собой не звал, а она и не просилась — чувствовала, что ему это не нужно. Гостью свою Василий Игнатьевич представил внучатой племянницей. Впрочем, их родственными отношениями никто особо не интересовался, в душу не лез — старого генерала в округе уважали и гордились таким соседством. В местной школе, расположенной в шести километрах от Новишек, в большом селе Вознесенье, учителей хронически не хватало, так что оставалось только дождаться сентября. По утрам Маруся ходила на ключик, брала воду для травяного чая. Хрустальная, студеная до ломоты в зубах, а вкуснющая — всё бы пил! Потом собирала в корзинку листочки черной смородины, малины, земляники, веточки мяты, мелиссы, черники и брусники и заваривала их в большом китайском термосе.

К полднику душистый настой становился нежно-зеленым, к вечеру кирпичным, как настоящий чай, а утром бордово-красным, терпким. Маруся сливала остатки чая в кувшинчик и заваривала новый. По дороге с ключика встречала стадо, отходила в сторонку — боялась.