Поздравление От Родителей На Выпускной 9 Класс Школе

Вдруг раздался голос, казалось, выходивший из кухни.

– Да, мы говорили о господине Поле Панафье, – повторила Баландье.

Густав не желал давать объяснений и сказал: – Я встретил его. Нисетта была немного удивлена, что Панафье приказал оставить место за общим столом, так как надеялась пообедать с ним наедине, в отдельной комнате. Тем не менее, она поняла, что надо быть сдержанной, и, подумав о том, что ей предстоит провести с ним целый вечер, может быть, и более, она даже была довольна, потому что, обедая в обществе, он не решится ее упрекать. – Благодарю, – проговорила она, – я займу два места в конце стола. Нисетта вошла в большой зал тогда, когда садились за стол. Все обычные посетители были тут, но ни одного мужчины.

Приход Нисетты никого не удивил, так как она была известна в доме. Он подошел к Нисетте, которая встала, когда он вошел, и боязливо протянула ему руку, указав на место рядом с собой. Панафье пришел улыбающийся и веселый, казалось, совершенно забыв сцену на кладбище. – сказал он, с самым непринужденным видом садясь рядом с Нисеттой. – Жаль, что мы обедаем в общей комнате, – продолжала Нисетта. – Да, милая Нисетта, я тоже хотел бы поговорить с тобой, если бы ты была откровенна. Глаза Панафье засверкали, он вздрогнул, но сдержался и сказал: – Кто тебе говорит о ней?

Я пришел сюда потому, что в твоем письме была фраза: «Моя единственная вина в том, что я тебя слишком любила». Нисетта повернулась к Панафье, пристально глядя ему в глаза. – Конечно, правда, но ты все же что-то от меня скрываешь. – Помнишь, как однажды, а лучше сказать – однажды ночью, ты уже спрашивал меня. – Потому, что ты могла бы занять более высокую ступень в обществе, но какая-то тайна заставляет тебя оставаться внизу. Нисетта пристально взглянула на него, явно смущенная, стараясь понять, что он хочет сказать.

– Я хочу сказать, что для меня непонятно, как такая женщина, как ты, может оставаться в таком положении. Ты была… – Говори, пожалуйста, прямо – я была привратницей. – Ты не всегда думал так, так как заметил меня именно там. – Тем не менее, это не мешало тебе иметь странный вкус.

– Но ведь я же говорила тебе, что это было сделано мною из благодарности к человеку, который помог мне в трудную минуту. – Когда случилось несчастье с Левассером, я увидел тебя в странных обстоятельствах.

Мне неудобно говорить здесь за столом, где все могут слышать. Я даже думала, что, избавившись от Левассера, я получу твою привязанность. Но увидела, что вместо этого мне ты даешь одни обещания, а Луизе делаешь прелестные подарки. Ревность охватила меня, и я сказала себе, мол, если докажу ему, что она обманывает, он не простит ей этого.

Тогда я решила открыть тебе глаза, рассчитывая, что ты прогонишь ее, и я смогу надеяться на твою любовь.

– Но ты не довольствовалась тем, что открыла мне глаза. – Да, это настоящая причина всех моих – хороших и плохих – поступков.

– В таком случае ты очень лицемерна: дружишь с Луизой, а сама думаешь лишь о том, как погубить ее.

Панафье нахмурил брови, но постарался скрыть свою реакцию и весело продолжал: – Ну, хорошо, ты лучшая из подруг.

Не думаешь ли ты, что в наших дальнейших отношениях меня будут стеснять воспоминания о прошлом? Панафье с самым равнодушным видом начал считать по пальцам: – Во-первых, твой муж, затем аббат, затем Левассер… – Господи, Боже мой!

Если бы я начала считать в свою очередь, то, может быть, насчитала бы и больше. Ты не станешь отрицать, что этих господ может набраться целый полк. – Моя милая, я говорю все это тебе не для того, чтобы поссориться с тобой.

По крайней мере, впоследствии не в чем упрекнуть себя.

– Теперь, так как ты женщина умная, то должна понять, что нужно сделать еще одну вещь. – Ты только что мне говорила, что я очень любил Луизу, и прибавила, что я не прощу ей того, что простил бы другой. Я убежден, что она не изменилась с тех пор, как оставила меня. Нисетта расхохоталась громким, злым, но натянутым смехом, который, тем не менее, тяжело отозвался в ушах Панафье.

– Что-то уж очень ты весела, – насмешливо сказал он.

Этот смех ясно говорил: «Бедный дурак, ты веришь, но тебя обманывают уже давно. Все же остальные знают, что она из себя представляет». Боясь, чтобы рассказ Нисетты не был услышан окружающими, Панафье сам положил ему конец, проговорив: – Милая моя, здесь слишком много народа. Нисетта замолчала, наблюдая за несчастным, раздосадованным ее смехом собеседником, чувствуя, что оскорбила его, но в то же время, не решаясь сказать ни слова, чтобы перевести разговор на свою приятельницу. Панафье молчал, поэтому Нисетта поспешила окончить обед.

– Я не могу оставаться больше, – отозвался Панафье. У меня назначено свидание сегодня вечером, которое я не могу пропустить.

– Ну, моя милая, – сказал он, – пожалуйста, не думай, что я ухожу под впечатлением нашего разговора. – Нет, ты сердишься на меня и думаешь, что посмеялась над тобой. – Нет, это не все, но только в том случае, если будешь откровенна. – Посмотри мне в глаза, – потребовал Панафье, беря ее за руку. – Луиза рассталась со мной, чтобы отправиться на улицу Шальо в прелестный особняк – я это я знаю.

– Клянись мне Богом, клянись мне прахом твоей матери!

– Клянись твоей покойной матерью, Нисетта, что Луиза – любовница этого человека. Несколько минут Нисетта сидела смущенная, затем нерешительно проговорила: – Я не хочу тебе отвечать.

Кроме того, она моя подруга, и я не хочу говорить о ней дурно. Нисетта была не глупа и выпуталась из того положения, в котором очутилась, не сказав ни слова, но давая возможность предполагать все.

Разгневанный Панафье встал и хотел уже идти, но как только он отошел от стола, к нему подошла Баландье и подала письмо.

Нисетта смотрела на него, стараясь понять, чтобы это значило.

Между тем Баландье подошла к одной женщине и, тихо переговорив с ней о чем-то, передала ей старую газету.

Затем Баландье повернулась к Панафье, чтобы получить плату за обед и, отдавая сдачу, тихо сказала ему: – Останьтесь немного и послушайте.

Нисетта осматривалась, точно предчувствуя, что против нее что-то затевается. В это время женщина, которой Баландье подала газету, прочла вслух: «История в вагоне». Я опоздал и бросился в первый попавшийся вагон в ту минуту, когда поезд уже трогался с места. Но только я открыл дверь, из глубины купе послышался громкий крик. Заинтересованный, я положил перед собой свой маленький багаж. Моя спутница в сильном волнении подошла ко мне, умоляя меня выйти из купе. Я ни слова не знаю по-английски, но моя спутница к словам присоединила жесты, и эти жесты говорили, чтобы я открыл дверь и выскочил из вагона, движущегося со скоростью 60 километров в час. Нет ничего проще, как выскочить из омнибуса, но нельзя сделать то же, находясь в скором поезде, идущем со скоростью 15 лье в час. Что касается причины необходимости моего ухода, то она говорила о неприличии моего присутствия в этом вагоне. Смущенный тем, что нарушил правила приличий, я пробормотал несколько извинений, но моя англичанка не поняла ни слова. Тогда, отодвинувшись в дальний угол, я стал уверять ее в чистоте моих намерений. Она испускала такие вздохи, что могла растрогать даже судей. Тем не менее, в моей внешности ничто не указывало на искателя приключений – у меня скромный вид. Миледи не успокаивалась, напротив, ее возбуждение все усиливалось, и можно было ожидать нервного припадка. Между тем, рассматривая свою незнакомку, я увидел, что в спокойные минуты она должна быть хорошенькой. Закрыв лицо руками, она с яростью кусала платок и поминутно вынимала часы, чтобы узнать – сколько еще времени ей придется переносить мое присутствие. Желая успокоить ее, я подошел к ней, но она страшно закричала, бросилась к окну, чтобы потянуть за шнурок, служащий сигналом остановки поезда. Это последнее усилие совершенно истощило ее силы, и она опустилась на сидение с холодной испариной на лбу.

Я, в свою очередь, был сильно напуган ее поведением, и так как поезд подходил к Парижу, я опасался, что по приезду может произойти большой скандал. Тогда я схватил свои вещи, решив сразу же убежать, как только поезд подойдет к станции.

Миледи испустила последний крик, перекрывший шум на станции, но я уже не оборачивался и бросился бежать, так как страх придавал мне силы. Но не успел я сделать и нескольких шагов, как какой-то человек бросился ко мне и схватил меня за горло.

О-о, несчастный!» Между тем пассажиры, выходя из поезда, начинали расспрашивать, что случилось. Начальник станции схватил меня и не выпускал из рук. Я слышал в толпе слова «суд, на каторгу», что же касается женщин, то они смотрели на меня больше с любопытством, чем с негодованием. Вдруг в дверях вагона появился доктор и сказал: «Мать и ребенок совершенно здоровы». Панафье взглянул на Нисетту, которая встала со словами: – Это отлично придумано, мой милый.

Изумленный Панафье молча смотрел, как она вышла, силясь понять, что она хотела этим сказать. Может быть, только что выслушанная история имеет к ней какое-то отношение? Когда Нисетта ушла, он вспомнил о своем свидании, поспешно встал и вышел, не заботясь о громком смехе, сопровождавшем его уход. Мы доходим до главного момента в нашей истории, но прежде, чем продолжить рассказ дальше, мы дадим возможность читателю присутствовать при таинственных событиях, происшедших утром того же дня. Появление особы в странном костюме Утром того же дня, когда Панафье находился с Нисеттой у Баландье, какой-то прохожий остановился над третьей аркой моста Шарантона и стал смотреть в воду.

Это не был человек, Поздравление Учителям От Родителей Выпускной 11 Класса решившийся лишить себя жизни, – это был просто чиновник, уверявший, что он может предсказать погоду, посмотрев утром на воду. Он постоянно проходил по этому мосту, и все знали о его мании, так что как только он наклонился над парапетом, к нему подошли трое рабочих. Через полчаса, когда он опустится, вы увидите, что все лодки покрыты росой.

– вдруг спросил один, указывая на противоположный берег. И четверо любопытных, забыв, что им пора идти на работу, поспешно сбежали с моста.

Прибрежные лодочники, видя бегущих людей, стали выходить из кабаков. И, оставив наполовину опорожненные бутылки, лодочники побежали за ними. На берегу, заросшем высокими ивами, в том месте, куда они все устремились, среди высокой травы под одним из деревьев сидела какая-то голая женщина двадцати восьми – тридцати лет. Она была очень хороша собой и восхитительно сложена.

Густые распущенные волосы почти полностью покрывали ее. Лоб незнакомки был нахмурен, а глаза глядели с испугом. Когда к ней подошли, она тронулась с места, глядя не на окружающих, а словно сквозь них, как будто взгляд ее был прикован к какому-то предмету, невидимому для всех.

Один из мужчин подошел к ней, но она не замечала его.

Она бросила на говорившего сердитый взгляд, но снова ничего не сказала. В эту минуту к толпе подошла какая-то женщина и бросила несчастной простыню, в которую та поспешно завернулась. Незнакомка посмотрела на окружающих, не узнавая никого, закрыла лицо руками и зарыдала. Несчастная пристально посмотрела на нее и сказала: «Он умер, он умер!» – Что такое?