Поздравления С Днем Рождения Алина 14 Лет

- Мой брат, благородный и смелый висконт Ламберт, будет руководить графским двором и управлением наших земель в мое отсутствие, – продолжал Гвидо.

Ламберт встал со своего кресла и почтительно поклонился брату, – Заверяю, что мой брат будет готов выслать нам помощь, если таковая понадобится.

После службы шестого часа мы выступим в направлении Сполето, а далее будем действовать по воле Господа и ситуации, открывающейся перед нами. - Я думаю, что в худшем случае мой друг, благородный мессер Кресченций, окажет нам услугу и разместит нас в своем замке, – сказал Альберих, втайне надеясь своими словами вернуть расположение матери. Кресченций поклонился и произнес дежурные слова, что для него будет честью дать приют столь благородным сеньорам, хотя втайне был оскорблен невежливыми словами Мароции.

А она, Мароция, насмешливо сказала своему сыну: - Разум, дарованный человеку Небом, вдвойне ценен, когда проявляется вовремя.

Я превознесла бы твою мудрость на всех перекрестках и под всеми сводами стен, сын мой, если бы она была проявлена три седмицы назад во время общения с тем, кто называет себя главой Вселенской церкви. Она повернулась спиной к сыну и направилась в свои покои, сопровождаемая графом Гвидо. Альберих и Кресченций, подобрав с пола слугу Климента, пошли к выходу. На полпути Кресченций обернулся на Мароцию с Гвидо и пару мгновений наблюдал за ними недобрым взглядом. - Мой друг, висконт, никогда не позволяйте так обращаться с собой. Пусть даже и вашей матери, – сказал он, - Вы же мужчина и воин, сегодня она оскорбила вас, и все, кто это видел, впоследствии будут думать, что вы стерпите оскорбления и с их стороны. Граф Гвидо был человеком слова, и через два часа, поднимая тучи опавших листьев, из крепостных стены Лукки выехали пятьдесят всадников, устремившихся по дороге, которая так хорошо была знакома многим из них, включая ту, что неслась на белом жеребце, облачившись в сверкающую кольчугу, и на поясе которой висел римский гладиус. К вечеру следующего дня они уже были в предместьях Сполето, где последние надежды Мароции рухнули – из сообщений негоциантов, встреченных ими, выяснилось, что в замок еще два дня назад вошла печальная процессия с телом убитого герцога наперевес. Процессию возглавлял сам брат Его Святейшества, который вручил мажордому замка доверенное письмо от папы. Неожиданные гости с комфортом устроились в замке и вскоре сменили охрану его сторожевых башен. Подданные Альбериха отреагировали на этот захват с почти полным равнодушием, даже нашлись те, кто надеялся теперь в лице нового владыки увидеть более достойного хозяина, чем покойный герцог. К тому же гости вели себя дружелюбно и с почтением к местным, за эти три дня в силу каких-то причин или неведомых грехов был казнен лишь капеллан герцога Альбериха. Услышав это, Мароция поняла, что копия письма покойного герцога пропала безвозвратно - она, с застывшим от отчаяния лицом, сползла со своего коня, и только целый кувшин доброго вина помог выйти ей из состояния глубокой меланхолии. Редкий случай – она не знала, что теперь ей надлежит предпринять, чтобы попытаться вернуть себе или своему сыну так внезапно уплывшее герцогство и ей до смерти хотелось громко, не стесняясь никого, и чисто по-бабьи разрыдаться. Однако, покамест Петр оставался не более чем узурпатором, его права на герцогство должен был подтвердить сеньор, король Италии, коим в Открытки С Поздравлениями 80 Лет С Днем Рождения настоящий момент являлся бургундец Рудольф. Эта мысль немного приободрила ее, до недавнего времени она вела переписку с этим королем и имела основания считать его своим союзником.

Все испортила эта вертихвостка Ирменгарда, над которой Мароция в свое время имела неосторожность едко пошутить, о чем теперь уже раскаивалась. Но по всему выходило и виделось это Высочайшей волею, что двум самым красивым женщинам страны, люто ненавидевшим друг друга, необходимо было искать примирения и союза.

Что ж, пусть теперь уже Ирменгарда вдоволь поглумится над ней и отпустит пару-тройку насмешек, Мароция уже была готова и на это, лишь бы это помогло ей вернуть сполетское герцогство. Из печального оцепенения ее вывел Гвидо, сообщивший, что, по словам все тех же купцов, вместе с Петром в замок герцога вошли не менее ста воинов. Очевидно, что Петр по дороге в Сполето получил подкрепление, скорее всего из Рима. Оставаться возле Сполето становилось небезопасным, людей у Мароции было вдвое меньше.

Поэтому ей с неохотой пришлось принять приглашение Кресченция и проследовать в его небольшой замок, расположенный в двух десятках миль к западу от Сполето. По прибытии в Сабину Кресченций постарался вылезти из кожи вон, чтобы своим достатком и властью произвести впечатление на взыскательных гостей. В честь графа Гвидо был устроен ужин, но настроение господ было на редкость подавленное. В течение всего невеселого праздника Мароция почти не притронулась к еде, к вящей обиде Кресченция, и только время от времени прикладывалась к кубку.

Гвидо наблюдал за ней, также будучи поглощенным в свои размышления.

Когда ужин закончился, Мароция была уже не в состоянии твердо держаться на ногах и ушла, поддерживаемая Гвидо и сопровождаемая все тем же недобрым взглядом Кресченция. В спальне граф уложил свою любимую на кровать и начал осторожно готовить ее ко сну, снимая с нее одну рубаху за другой. Мароция же, словно не замечая его действий, начала комментировать создавшееся положение и не прекратила это делать даже тогда, когда осталась перед графом абсолютно обнаженной. - Прикажи своему брату прийти сюда, – заплетающимся голосом бормотала она, – у него же более тысячи копий. С нашим войском нам под силу будет взять Сполето штурмом и разделаться с этим Петром. Как ни была пьяна Мароция, она удивленно вытаращила на него свои черные глаза. - Содержание каждого воина обходится недешево, а войско уже с начала года стоит на северной границе графства.

Мы не говорим ни «да», ни «нет» королю Рудольфу и моей сестре, они, между прочим, в таком же положении, как и мы, их денежные ресурсы почти исчерпаны, и, как мне сообщают негоцианты, не проходит и недели, чтобы бургундское войско не покинул какой-нибудь милес под благовидным предлогом.

Они уже неоднократно просили дать им заем, ты знаешь, мы им отказали, у нас собственное войско просит есть. Хорошо еще, что в этом вопросе мой брат Ламберт целиком поддерживает меня. Но мне надо будет объясниться и перед ним, и перед баронами и раскошелиться на немалые суммы, чтобы они пришли к стенам Сполето. Я уже не говорю, про то, что все мы можем нарваться на папский интердикт, – пояснил Гвидо. Господи, как так получилось, что она в одночасье лишилась всего? Она покинула свой Рим, она без сопротивления и боя лишилась титула герцогини Сполетской, она без дома, без мужа, в окружении пустоголовых детей, которые ей пока более обуза, нежели помощь, она сейчас, вот в эту самую минуту лежит, раскинув ноги, как обычная безродная наложница в каком-то замшелом замке и ее единственный верный друг, чувствуя всю ее беспомощность и никчемность, выдвигает теперь какие-то условия. «Какие условия?» - напрягла она свой, затуманенный вином, мозг, - «Какие?». Чтобы твое войско пошло за мной, я должна стать Тосканой. Войско не пойдет за римской сенатриссой, но за свою маркизу ляжет костьми, – она говорила заплетающимся языком, пьяная и потому вдвойне обворожительная дрянь!

- Тоскана любит своих властителей, – ответил Гвидо, – наш край процветает и, в отличие от Сполето, мои слуги не позволят никакому прохвосту под любым предлогом расположиться в моей спальне.

Он довольно в свое время побегал за этой красоткой, но все его прозрачные и не очень намеки до сего дня жестко и холодно оставались без ответа.

Мароции всякий раз было не до его чувств, всякий раз она была обуреваема высокими целями и распутывала чей-нибудь хитросплетенный клубок интриг. Фигура герцога Сполетского, долгие годы стоявшая между ними, на сегодняшний день исчезла в бездонном мраке Эреба, и для Мароции с Гвидо настало время определиться.

Я особенно зла на этого Тоссиньяно не только потому, что он украл у меня герцогство, но также и потому, что он не позволил мне лично отомстить моему мужу. Если ты снова откажешь мне или промолчишь, то на рассвете я покину тебя и буду молиться за твою душу. С этими словами граф Гвидо забрал сосуд с тлеющей масляной тряпкой, который в данном замке заменял собой факел, и закрыл за собой дверь, оставив Мароцию в полной темноте. Его покои находились рядом, надо было только пересечь небольшой зал, на полу которого уже прикорнули пятеро слуг, охранявших покой хозяев. Едва Гвидо скинул с себя одежду и приготовился растянуться на своем ложе, в дверь постучали.

На пороге, слегка шатаясь, стояла Мароция, в том же виде, в котором ее оставил Гвидо. Несмотря на тусклый свет горящего сосуда, который Гвидо держал в руке, отворяя дверь, он успел увидеть, что слуги Поздравления С Днем Рождения Папе 56 Лет лишились сна и с любопытством разглядывают все достопримечательности своей госпожи. – зашипел Гвидо и поспешил втолкнуть Мароцию внутрь своих покоев. Даже одежда, которую ты с меня снял, принадлежит тебе. Ах да, не тебе, я совсем забыла, а твоей могуууущественной Тоскане. Ты можешь взять меня, ты можешь прогнать меня, ибо я более никто, и все мои достоинства не лежат где-то в стороне от меня. - Если бы я видел в тебе конкубину, я не сражался бы за тебя против всей Италии.

- Ты, – Мароция по-пьяному криво улыбнулась, жалко и с какой-то надеждой во взоре, – ты действительно любишь меня?

Я любил тебя, когда ты была герцогиней Сполетской, я любил тебя, когда ты была сенатриссой Рима и дочерью консула, я люблю тебя сейчас, моя восхитительная и ужасающая в развратности своей души пьяная конкубина, когда всю наготу твою только что лицезрели мои холопы. Мароция, сделав вид, что растаяла от его слов, и бессовестно нацепив на себя маску величайшего блаженства, позволила Гвидо утопить себя в его объятиях. - Ну что же, полюби меня теперь и маркизой Тосканской, – прошептала она, – только не пожалей! 1679-й год с даты основания Рима, 6-й год правления базилевса Романа Лакапина (19-20 декабря 925 года от Рождества Христова). Как не пытался Гвидо уговорить ее вернуться в Тоскану и отпраздновать свадьбу в великолепных стенах их лукканского дворца, Мароция и слышать ничего не хотела об отъезде, не желая упускать из виду представившийся ей шанс расправиться с одним из Тоссиньяно.

Вне всякого сомнения, ее ненависть к братьям Тоссиньяно-Ченчи была гораздо сильнее любви к Гвидо, и даже приданое ее будущего мужа в виде богатейшей Тосканской марки не смогло успокоить ее уязвленное самолюбие от бездарной потери герцогства Сполетского, к тому времени уже давно стараниями Альбериха растерявшего былое величие и богатство. К ненависти Мароции примешивалась также и горькая досада от того, что ей так и не удалось лично, как она обещала, отомстить своему первому мужу, герцогу Альбериху.