Красивое Поздравление Ко Дню Свадьбы Дочери От Мамы

Не надо было вам так рваться в школу, ничего — там дело житейское, и без вас бы разобрались. — Вспомнила я вашего Николая, царство ему небесное, и Сашеньку тоже вспомнила, какой был хороший человек, веселый, добрый, умный, и передумала рассказывать. — закричала Люба, чувствуя ужас от ее иезуитской неторопливости. — Да черт бы вас побрал с вашими вопросами, извините, конечно!

Говорите, что видели, вы меня замучили, совесть поимейте! Она отхлебывала чай из большой белой чашки, ела с ложечки вишневое варенье и странно поглядывала на Любу. У той появилось дикое желание броситься на старушку и трясти ее, пока не расскажет правду. Она боялась, что старуха опять замкнется либо вновь какое-либо внешнее препятствие помешает ей сказать правду. Так что надо было терпеть, молчать и ждать, пока та напьется своего окаянного чаю и соберется с мыслями. — Да, попала я на старости лет в ситуацию, не дай бог никому.

Воистину, гамлетовские вопросы преподносит нам жизнь. — Николая убила Наташа, — тихо произнесла старушка. Вчера светило солнышко, а теперь опять небо заволокло тучами, начал моросить дождь, стало голодно и скверно.

Усталый и невыспавшийся Николаев гнал по лужам старенький «жигуленок» из своей спальной окраины в центр, в управление. День предстоял скучный, полный мелких забот, кропотливой нудной работы.

Ему неинтересно было вести дело об убийстве Фомичева. После того как обнаружилось, что Фомичева убила женщина, стало очевидно, что убила либо мать, либо дочь. С Любой Фомичевой он уже беседовал та была женщиной откровенной, импульсивной, что у нее на уме, то и на языке. Следствие шло по другому пути, и ее так пока и не допросили Сегодня же предстояло встретиться с обеими — сначала с Любой, потом с Наташей.

Николаев был убежден, что сегодня все это дело прояснится, к вечеру у него будет более или менее ясная картина этого бытового убийства, каких в наше время случается немало Чего только он не насмотрелся. Жены убивают мужей, мужья — жен, дети — отцов и матерей, иногда из-за денег, из-за квартиры, имущества, порой же — просто так, по пьянке, не из-за чего, из-за случайно сказанного неосторожного слова, из-за пустячной амбиции. Расследуя эти дела, он поражался людям — до какой же степени в них сочетались абсолютная забитость, почтение к вышестоящим с безграничным уважением к собственной личности, порой совершенно ни на чем не основанным. Человек терпит все, живет в бедности и унижении, на копеечную зарплату, на издевательскую пенсию, а вынести какое-то незначительное оскорбление не может и не оскорблением отвечает, а, скажем, берет тяжелый предмет и лупит обидчика по голове до тех пор, пока голова эта не превращается в кровавое месиво, либо кухонным ножом может истыкать все тело человеку, с Которым только что пил водку, шутил, болтал либо прожил бок о бок лет двадцать. Бытовухи всегда было много, но в последнее время ее стало еще больше. Происходило расслоение общества, до девяностых годов все были более или менее равны, теперь же кучке супербогачей противостояли миллионы обездоленных, нищих, озлобленных, раздавленных жизнью людей. Существовать на такие зарплаты, пенсии, которые порой еще и не платят, невозможно, злоба и ожесточение царили в обществе. Вошел Николаев в управление с головной болью от нескольких выкуренных за утро сигарет. В кабинете вскипятил воды и выпил чашку крепчайшего кофе. На нем висело несколько дел — ограбление магазина, разбойное нападение на инкассаторов и это убийство.

Первые два дела были довольно сложные, и надо было как следует за них взяться.

Что же до убийства бывшего мясника Фомичева, то с этим делом Николаев думал разделаться быстро. Когда в кабинет вошла Люба Фомичева, Николаев обратил внимание на то, что она ведет себя как-то иначе, чем раньше.

Всегда такая открытая, взрывная, импульсивная, сегодня она была молчалива и задумчива. Николаев пытался вызвать ее на откровенный разговор о покойном муже, о его окружении, но та отвечала как-то рассеянно и неохотно.

Николаев сообщил ей, что Иван Фомичев признался — он был в то утро у них дома, но категорически отрицает убийство. Ему хотелось поглядеть, как отреагирует на это Люба.

Чтобы Николай дал ему взаймы — любого спросите, найдите хоть одного человека, которому он дал бы взаймы. А он — взаймы, да шесть тысяч… — Значит, вы думаете, он убил? Люба пожала плечами и как-то искоса поглядела на Николаева. — Скажите, Любовь Михайловна, какой у вас размер обуви? Люба усмехнулась невесело, пристально поглядела на Николаева.

— Никого я, Любовь Михайловна, не подозреваю, работа у меня такая, все сличать, проверять, уточнять.

— Это как положено, — с какой-то укоризной глядела на него Люба. А вот деньги те, которые якобы Иван у Николая взял взаймы, нельзя ли назад получить, наши ведь это деньги, а нам сейчас очень тяжело. Даже на похороны я у своей матери занимала из тех, что она на свои по крохам копила. А работает у нас одна Наташа, получает она семьсот рублей.

— Я все понимаю, Любовь Михайловна, но деньги эти сейчас являются вещественным доказательством.

Отдать их вам до конца следствия мы не можем, извините уж. — Найдем, Любовь Михайловна, обязательно найдем, и, думаю, очень скоро, — вдруг улыбнулся Николаев. — И получите вы свои деньги в целости и сохранности.

«Да, — подумал Николаев, — переменилась она за этот день изрядно. Только вчера она уверяла, что именно Иван убил брата, а теперь стала тише воды ниже травы. Затем в кабинет Николаева вошла стройная светловолосая девушка в сером коротком платье и туфлях на высоких каблуках. Волосы были гладко причесаны, макияжа на лице мало. Лицо ее было совершенно спокойно, ни малейших признаков волнения на нем не было.

— Расскажите мне, Наташа, о вашем отчиме, покойном Николае Фомичеве, о его окружении, поподробнее, пожалуйста. Работал мясником в продмаге, там же работала моя мать. После гибели отца примерно через год они поженились. Только мать с братьями приезжали иногда, да в последнее время появились собутыльники. — Отношения обычные, как у отчима с падчерицей, — холодно ответила Наташа. Голубые глаза девушки были совершенно непроницаемы Никакого волнения, никакой затаенной мысли Николаев не мог прочитать в них. — У меня был прекрасный отец, мне было восемь лет, когда он погиб.

За что мне было любить такого человека, как Фомичев? Она еще была молода, что же ей в тридцать четыре года крест на себе ставить? А уж мне, выходит, такая судьба… — А все же, чуть поподробнее. — Вы говорите очень официально, Наташа, мне хотелось бы услышать ваше личное мнение о случившемся.

Ведь его же убили, убили прямо в квартире, зарезали ножом. Место тут официальное, я и отвечаю официально, мы же с вами не в кафе сидим. — Может быть, может быть… — Или из собутыльников кто-нибудь. — Я, во всяком случае, его не убивала, — вдруг резко произнесла Наташа, глядя в глаза Николаеву немигающим взглядом. Николаев понял, что она вовсе не так проста и наивна, какой хочет казаться. — Да все вы правильно сказали, господин следователь. Откровенность Наташи обезоружила Николаева, и он не знал, что сказать. Наташа положила ногу на ногу, деловито, умело затянулась сигаретой.

— Она сразу как-то не бросается в глаза, ничего эффектного в ней нет. И манера держаться импонирует — выдержанная, с достоинством, без всякого заискивания и без грубостей, хамства. Росла-то ведь в неважной обстановке, судя по всему». Наташа оценила его взгляд и как-то по-другому поглядела ему в глаза. У Николаева вдруг екнуло сердце — он почувствовал, что девушка начинает все больше нравиться ему. Он отвел взгляд от Наташиной коленки в чулке телесного цвета и стал глядеть в окно.

— У меня есть основания это спрашивать, Наташа, — наконец произнес Николаев. — Ну так выкладывайте напрямую, господин… — Меня зовут Павел Николаевич. — У меня есть основания подозревать в убийстве женщину, Наташа. Может быть, вы мне скажете, не было ли у Николая любовницы, которая в ваше отсутствие могла проникнуть в квартиру?

Но он ведь мне про все свои дела не докладывал, так что, вполне возможно, она у него и была.

Где вы были девятого апреля с девяти до двенадцати часов? И постарайтесь припомнить, что на вас в тот день было надето.

— В день убийства с утра до конца рабочего дня я была на работе, в книжном магазине на Мясницкой. — И весь день вас там видели и могут это подтвердить? — А одета я была, сейчас вспомню — синий костюм, темно-синие туфли и вроде бы коричневые колготки.

Мама еще требовала, чтобы я плащ надела, а я поняла, что будет тепло, и отказалась. Первый погожий Красивое Поздравление С Днем Свадьбы Дочери От Мамы денек выдался, так уж я старалась хорошо выглядеть. Приятно в первый раз без плаща на улицу выйти… — Мужики оглядываются, ухаживают? — Конечно, конечно, вы очень симпатичная девушка, — подтвердил Николаев. — Я бы и сам за вами поухаживал, если бы не был женат и обременен заботами. Например, расследованием убийства Николая Фомичева, — посерьезнел он. Я не люблю носить брюки, кроссовки, я люблю одеваться как женщина — платье, юбка, туфли на высоких каблуках. А хороших кроссовок, в каких по улице не стыдно пройти, вообще нет.

Ходить дома в кедах вредно и неприятно, Павел Николаевич. Ни тени-смущения, никакого волнения он в ней не мог обнаружить, как ни пытался. До ее прихода он почти уверил себя, что нашел убийцу Фомичева, что именно она, Наташа, его падчерица, сделала это.

Он ждал волнения, бегающих глазок, слез, полного расхождения фактов и, наконец, возможно, признания. И вдруг — абсолютное спокойствие, четкость ответов и даже элементы заигрывания с ним. — Совершенно ничем, Павел Николаевич, — еще более хладнокровно ответила Наташа, и Николаев почувствовал себя в каком-то идиотском положении. — Нам, видимо, придется допросить ваших сослуживцев. Я говорю откровенно, чтобы вы потом на меня не обижались. Вы просто обязаны допросить их на предмет моего алиби. — Наташа внимательно поглядела на него своими голубыми глазами, едва заметно повела в сторону губой и вышла. Николаев понял, что нынешний день не внес ни малейшей ясности в дело, напротив — он, пожалуй, еще больше его запутал. Он решил немедленно ехать в книжный магазин на Мясницкую и допросить сослуживцев Наташи.

Заведующая секцией магазина, женщина средних лет с крашенными хной волосами, изумленно глядела на Николаева. — Я прошу вас только сказать, была ли Наташа на рабочем месте с утра до двенадцати часов девятого апреля этого года?

Как раз девятого апреля новую партию детективов привезли, и книжки нарасхват, самые ходовые Маринина, Корецкий, Тополь. Чашечка кофе, фрукты, бутербродик — фигуры берегут.

И правильно — видели, какая Наташа у нас красавица, не то что я, поперек себя шире. Поесть люблю, товарищ следователь, что греха таить. — Наташа была у нас в управлении, — мрачно доложил Николаев. — Он сказал это и понял, что подводит Наташу, наверняка у нее есть личные дела, после допроса она не побежала сразу на работу, а пошла по своим делам. Ему стало досадно на себя, очень не хотелось выглядеть плохо в глазах Наташи. Николаев подошел к Ляле Савченко, эффектной брюнетке, худой, стройной, задал ей те же вопросы, что и заведующей.

— Девятого была очень хорошая погода, — мечтательно проговорил а Ляля. Пили кофе, чашки по две выпили, я еще пару пирожков съела, а Наташка только бутербродик с сыром, она на диете, потолстеть боится.