Поздравление С Днем Рождения Любимой Сестренке Трогательные

— Потом подумала еще, внимательно поглядела в глаза Николаеву и произнесла: — Только он не убивал. Я была дома, никакого шума, возни, неужели во сне зарезал?

Николаеву казалось, что Вера Александровна как-то переменилась за время разговора с ним.

Вошла в кабинет она запуганной, готовой рассказать абсолютно все, что знает и видела. А теперь она воспрянула духом и решила не рассказывать что-то очень важное. Он был человек опытный, ему было нетрудно следить за переменами в поведении свидетельницы. Если надумаете, вот вам мой телефон, рабочий и домашний. — Вера Александровна встала со стула и пошла к выходу, расправив узенькие плечи, гордой, уверенной походкой. Через некоторое время в кабинет Николаева ввели опухшего и похмельного Ивана Фомичева Маленький кабинет сразу наполнился могучим ароматом перегара, исходившим из его рта. — Садитесь, Фомичев, — тихо сказал Николаев, Тот тяжело опустился на стул.

Расскажите мне все, что происходило девятого апреля в квартире вашего брата Николая Фомичева. Мать, брат, жена, дети, на работе, соседи, кто угодно!

— Мы вызовем вашу мать, брата, пошлем запрос в Сызрань, не беспокойтесь. Только что здесь была соседка Фомичевых Вера Александровна Поваляева, она вас видела в квартире девятого апреля. — Любовь Фомичева утверждает, что у вас в кармане ручка Николая. Чтобы я родного брата из-за каких-то паршивых шести тысяч?

И все равно — на преступление ради денег не пошел бы.

Вы с вашим братом Николаем в 1974 году изнасиловали несовершеннолетнюю девочку и были осуждены по сто семнадцатой статье.

— Так что, Иван Николаевич, человек вы опытный в наших делах. Неужели вы думаете, будто мы не сможем доказать, что вы были в тот день в квартире вашего брата? — Может быть, и докажете с вашими приемчиками, как тогда, в семьдесят четвертом, нас Колякой подставили под изнасилование, хоть все было по доброму согласию, шлюха была, проб негде ставить, хоть и шестнадцать ей было.

Вернее, говорили на том конце провода, а Николаев только повторял: «Так, так, понятно, понятно, очень хорошо», при этом хитро поглядывал на Ивана Фомичева.

Наконец он положил трубку и, помолчав немного, произнес: — Так, Иван Николаевич.

На купюрах, которые изъяты из вашего пиджака, и шариковой авторучке обнаружены отпечатки пальцев вашего покойного брата Николая.

— С этими словами он сунул себе в рот сигарету, щелкнул зажигалкой и с наслаждением закурил. Иван, набычившись, мрачно глядел на курившего Николаева. — Я был там, был, мне Коляка дал эти деньги, взаймы дал. — И вообще, насколько я знаю, Николай Фомичев никогда никому взаймы не давал ни копейки, а уж тем более такую сумму. — Я машину хотел купить, мне предложили по дешевке.

Работы нет, вот и решил подрабатывать на машине, ну, бомбить, понимаете? Вряд ли Николай вам на такое мероприятие отдал бы последние деньги, тем более сам остался фактически без работы. Так что придумайте что-нибудь поинтереснее, Фомичев. — Мне больше нечего вам сказать, — при этих словах Иван стал яростно тушить сигарету пальцем в пепельнице. — Я был там, взял у него шесть тысяч рублей взаймы, выпил с ним и ушел. А приехал домой, сразу же понадобилось на похороны лететь. — Он чуть-чуть подумал и сказал: — Я проценты ему обещал. — Его очень воодушевила эта версия, но Николаев только улыбался ему в ответ. — Вы, Фомичев, видимо, не понимаете тяжести вашего положения. Вы были там практически во время убийства, у вас его деньги и ручка.

Это вы мне должны доказать, что не убивали его, а то, что вы убили, я в пять минут докажу, и вас в суде признают виновным.

Я все это говорю, разумеется, на тот случай, если вы действительно его не убивали, в чем я, Честно говоря, здорово сомневаюсь, Иван Николаевич Фомичев, 1956 года рождения, ранее судимый по 117-й статье, проживающий в г. Только увели Фомичева, в комнату вошел Константин Гусев.

На бутылке отпечатки пальцев Ивана Фомичева, на дверной ручке тоже, ну, это понятно. Около двери след от кроссовки тридцать седьмого размера. — Значит, эта женщина прошла туда уже после убийства? Она одной ногой наступила в лужу крови и оставила след. Больше того, она это заметила и чем-то, видимо, носовым платком, вытерла подошву и попыталась стереть и след, но это ей не удалось.

Никаких посторонних отпечатков пальцев, кроме отпечатков Ивана Фомичева. — Интересно, Костя, интересно, — загадочно улыбнулся Николаев. — Экспертами установлено, что удар ножом был произведен человеком намного ниже Николая Фомичева.

Рост Фомичева сто восемьдесят три сантиметра, а его брата Ивана — сто восемьдесят пять. У меня здесь завтра будут Люба Фомичева и ее дочь Наташа Павлова. — Личностью покойник был довольно гнусной, это очевидно. А уж кому он там особенно насолил, разберемся по ходу. — Люба выскочила из своей комнаты, как только услышала звук ключа, поворачиваемого в замке входной двери.

Вера Александровна стояла на пороге, усталая, бледная, в летнем старушечьем потрепанном пальто и немодной косынке на голове. — Вера Александровна прошла в коридор и стала открывать ключом свою дверь.

Вы рассказали так, как было, и ничего не испугались, никаких угроз? — Я не это имею в виду, Люба, — раздраженно ответила Вера Александровна и вошла в свою комнату. — Вера Александровна поглядела на Любу странным каким-то взглядом.

Люба, как завороженная, глядела на нее, чувствуя, что по спине у нее непонятно почему поползли мурашки. Она глядела и глядела, в комнате воцарилась зловещая тишина. — заорал с порога взъерошенный Толик — Меня в наказание после уроков оставили на два часа. На кой ляд ты стекло разбил в кабинете директора, ты мне скажи?! У нас такое горе, а я должна в школу мотаться, разбираться в твоих мерзостях! Мы на перемене побежали в футбол гонять, а на обратном пути мячом чеканили. Я больше всех начеканил, а эта падла Горшков толкнул меня нарочно, я и хотел ему по тыкве мячом заехать, обидно было, мама, понимаешь.

Она поняла, в кого растет этот бессердечный неугомонный пацан. До нее внезапно дошло, кто такой был ее покойный муж Коля, мясник, хозяин, человек с золотыми руками. Страшные картины промелькнули перед ее глазами, и она как-то стала оседать на пол, чуть не упала, но взяла себя в руки и пошла в комнату. Сам разогрей и ешь, — тихо сказала она и села на стул.

Она хотела отгородиться от всего мира, она не желала ничего знать, это было ее политикой уже лет пять.

Она же знала, она прекрасно знала, хоть знать и не хотела, что ее муж Николай сожительствует с ее дочерью Наташей.

Она никогда не заставала их вместе, но сколько было случаев, когда все было ясно, понять она могла все происходящее по глазам Наташи, сначала затравленным, диким, молящим о помощи, потом жестким, ненавидящим все вокруг, потом циничным и равнодушным ко всему. Они так ее любили, так нежили, радовались первым успехам — первому шагу, первому слову, первым прочитанным буквам, какая она была хорошенькая, пухленькая, светловолосенькая, голубоглазенькая, как она смешно лепетала, какие складочки были у нее на ручках и ножках. Умненькая, сладенькая девочка… Как она тяжело переживала смерть отца, ей было уже восемь лет, она же все понимала. Только никак не могло до нее дойти, что папа уже никогда не вернется домой.

Наташа тогда не поехала на кладбище, осталась дома под присмотром Веры Александровны, готовящей поминальный стол. Потом Вера Александровна рассказывала Любе, какие вопросы Наташа задавала ей.

«Папа умер, Наташенька, отвечала плача Вера Александровна. «Ну, а потом, когда я опять буду совсем маленькой, вот такой?» говорила девочка, и соседка, уже не в силах отвечать, рыдала в голос. — «Конечно, вернется, — говорила Наташа, уже задумчиво и с сомнением в голосе.

— Только очень нескоро…» На кой черт Люба вышла за Николая?! Только теперь она понимает, до какой же степени она его боялась! И Наташа его боялась жутко, до помрачения рассудка.

И он все сделал по-своему, все… Жил здесь, жрал, пил, имел двух женщин, и мать, и дочь… Туда ему и дорога, окаянному псу… Только все же, кто его убил? И почему этот постреленок обязательно появляется тогда, когда не надо? Толик деловито наливал разогретый суп себе в тарелку, резал огромными ломтями колбасу, потом прямо из салатницы стал поедать вчерашний салат. Люба глядела на него и, видя знакомые фомичевские черты, чувствовала отвращение к сыну. — Он-то в чем виноват?» И сказала вслух: — Кушай, сынок, кушай, там со вчерашнего немало чего осталось, сам бери что надо, я устала что-то, чувствую себя плохо. Ей не хотелось вступать с ним в пустую перебранку, тем более что переспорить его было невозможно.

А ей бы удалось переговорить все-таки с Верой Александровной. Наевшись до отвала, он налил себе огромный бокал фруктовой воды, оставшейся от вчерашнего застолья, выпил его залпом, потом громогласно рыгнул и заявил, что идет гулять. Он думал, мать не отпустит его за сегодняшнюю выходку, но ошибся. — Иди, иди, сынок, накушался, иди, гуляй, дыши воздухом, — спроваживала его Люба. Иди, иди… Толик удивленно поглядел на нее, пожал плечами и отправился на прогулку. Вера Александровна еще раз внимательно поглядела на Любу. — Я Прикольное Поздравление Сестренке С Днем Рождения Трогательные очень пить хочу, сейчас принесу чайник, он вскипел, наверное. Она вышла и тут же вернулась, неся старенький зеленый чайник. Вера Александровна, и говорите, что вы там хотели сказать. Вера Александровна долго наливала себе чай, вытаскивала из старого буфета вазочку с вишневым вареньем, клала это варенье себе в розеточку.

— снова задала она свой странный вопрос, садясь за стол. — Может быть, и так, — резко оборвала ее Люба — Но мне нужно знать правду. А я чуть было следователю не рассказала того, чего не нужно. Он мне начал говорить про ответственность за дачу ложных показаний, за укрывательство.